Сын Михаила Фрадкова назначен заместителем руководителя Росимущества. Павел Фрадков — младший сын главы Службы внешней разведки. Руководитель отдела экономической политики газеты "Коммерсантъ" Дмитрий Бутрин обсудил ситуацию с ведущим Романом Карловым.
Старший сын чиновника — Петр — возглавляет экспортное страховое агентство ЭКСАР — дочернее предприятие госкорпорации ВЭБ.
Как сообщается на сайте Минэкономразвития, Павел Фрадков займется в агентстве контролем и координацией деятельности управления делами, управления организации работы территориальных органов, финансового управления и управления материально-технического обеспечения и государственного заказа.
— Насколько неожиданным для вас лично было назначение Павла Фрадкова на эту должность?
— Нет, вы знаете, именно вот это назначение могло бы быть вполне легко предсказано. Дело все в том, что, конечно, мы это рассматриваем несколько в другом ключе, нежели можно подумать на первый взгляд. Дело все в том, что госпожа Дергунова, которая возглавляет теперь Росимущество, естественно, будет подбирать себе команду более или менее независимых профессионалов. Что касается младшего сына господина Фрадкова… Во-первых, известно, что карьера старшего сына господина Фрадкова фактически идет независимо, по уверениям людей, которые с ним работают, официально и неофициально, которые никак не связаны с отцом. Мы знаем эту семью, семья совершенно в традиционном понимании, то есть глава общается с внуками, общается именно как с семьей, а карьеру друг другу делать не помогают. Младший сын тоже, в общем, подобран как профессионал.
Другое дело, что есть, конечно, вопросы о том, подобрала бы госпожа Дергунова себе Фрадкова, если бы он не был сыном Фрадкова. Я думаю, что подобрала бы. Другое дело, что у нее такого выбора не было.
Доступность связей, образования и компетенции в Российской Федерации за последние десять лет стали сильно более элитными, чем ранее, это уже достаточно очевидно.
Вам нет необходимости для того, чтобы занимать эту должность, быть сыном высокопоставленного чиновника 1990-2000-х годов, но, если вы являетесь этим сыном, у вас есть определенный gap по отношению ко всем остальным.
— Павел Фрадков, если не ошибаюсь, 1981 года рождения?
— Да, вполне.
Но, собственно, тут ничего удивительного в этом нет, поскольку поколение нынешних тридцатилетних действительно может позволить себе с такими высокопоставленными родителями некоторую независимость взглядов, независимость образования, некоторую профессиональность.
Собственно, конечно, если смотреть именно какие-то назначения детей, это выглядит немножко по-другому. Я бы сказал, что сейчас, исходя из того, что средний возраст государственного чиновника высокого уровня, который наследует, которые хотели бы, чтобы их власть наследовалась таким образом, составляет где-то лет 50-60. Следовательно, я бы сказал, что наследование начнется тогда, когда власть у них начнут перенимать дети, которым 40 лет. А вот дети, которым 30 лет, они не наследуют, они делают самостоятельную карьеру. Пока то, о чем мы все думаем, еще не началось. Но начнется, я думаю.
— А за рубежом такая практика существует?
— Разумеется, существует. И существует она, скорее, в том виде, в котором сейчас эта история с Павлом Фрадковым. Действительно, дети высокопоставленных государственных служащих имеют возможность и независимости во взглядах, и независимости в образовании. Имеют, как правило, хорошее образование. Это в обществе, в мире, в котором сын президента Буша-старшего становится президентом Соединенных Штатов, несомненно, бывает. Мы прекрасно понимаем, что Буш-младший не являлся наследником своего отца, а получил свой пост достаточно независимо. Мало того, в западном мире, так или иначе, дети политиков и государственных чиновников делают карьеру, хотя и не обязательно политическую — это достаточно редко политическая карьера — но какую-то карьеру они делают. Другое дело, что, конечно, есть разные нюансы, это по-разному делается в Греции, по-разному делается во Франции, в Германии и в Соединенных Штатах, есть национальные отличия. У нас каковы будут эти национальные отличия, никто пока не понимает.
С другой стороны, нельзя сказать, что вот, наконец, мы приблизились к цивилизованной модели. Это, несомненно, нецивилизованная модель. А если говорить именно про Запад, то в этом отношении, когда говорят о наследовании детьми крупных чиновников власти, говорят о недостатках, собственно, о некой консервативности западного общества и о проблеме недемократичности, проблеме образования элит. У нас, видимо, это тоже происходит, и в этом отношении мы, конечно, западное государство. Другое дело, что хорошо бы, чтобы мы в этом отношении были менее западным государством, поскольку для Запада это проблема.