Порок чтения

Выставка современное искусство

В Брегенце открылась выставка американского художника Эда Рушея. За тем, какое разнообразное применение он находит для своих и чужих книг, специально для "Ъ" наблюдал АЛЕКСЕЙ ТУРЕНКО.

75-летний Эд Рушей — классик, про которого непонятно, по какому ведомству его определить. Вне конкуренции вроде бы история поп-арта: вместе с Энди Уорхолом и Роем Лихтенштейном он участвовал в 1962 году в Пасадене в знаменитой выставке "Новое изображение обычных предметов", положившей начало американскому этапу в биографии движения. Рушей отдал дань и концептуализму, но в итоге умудряется существовать как независимый от любых течений автор, делающий лишь то, что хочет, и так, как хочет.

Больше всего Эд Рушей любит книги — в самом разном виде. Кубистическое здание Кунстхауса в Брегенце, построенное Петером Цумтором, забито книгами всевозможных размеров, выполненных из самых разных материалов. Здесь и собственные творения Рушея, издававшиеся разными, от 400 до 2000 экземпляров, тиражами фотоальбомы с видами американских городов и придорожных бензоколонок по пути из Лос-Анджелеса в родную Оклахому,— художник делал их в 1960-х. Здесь и увеличенные до почти двухметровых размеров, выполненные в дереве копии книг, оригиналы которых выставлены рядом (в этой игре масштабами скрыто восхищение автора перед книгой как феноменом культуры: не должны ли книги быть больше?). Здесь и переписанные заголовки на книгах, текст и обложка которых автору нравятся, но названия он был бы не прочь поменять. Плюс бесконечные вариации на тему книжных объемов в его живописи.

Подлинные книги самого Рушея можно даже полистать, и для этого в Брегенце не требуют надевать белые перчатки, что обязательно на многих выставках. Это приятно, когда объект искусства, тем более книгу, можно пощупать своими руками, не зря ведь дотронуться в музее украдкой до скульптуры, а то и до живописного полотна стремятся столь многие. В этот момент зритель проникается особым чувством, осязание становится важнейшим среди познавательных средств. Но если не хватает рук, остается по старой привычке довериться глазам. В Брегенце ряд книг самого Рушея увеличены до размеров больших картин и вывешены рядами, словно старинная панорама. Да и картины, как и фотографии, наполнены у него шрифтами: изображения слов и букв притягивают его, как премьера манит киномана. Но XXI век вторгается в эстетику выставки Рушея. Большинство его фотокниг представлено на айпадах. Их можно листать на экранах часами, страница за страницей, поглядывая на спрятанные под стеклом оригиналы. Те разжигают любопытство своей запретностью.

Для американской культуры 1960-1980-х такой книжный фетишизм выглядел исключительным. В наше время он приобретает дополнительный антикварно-ностальгический привкус. В ситуации, когда продажа электронных книг в интернет-магазинах начинает обгонять продажу классических, бумажных изданий, такое увлечение книжной фактурой становится чуть ли не вызовом времени.

Вряд ли торжеству электронного в книгоиздании будут противиться активисты экологических движений, которых лишь радует сокращение производства бумаги. Но и Рушей не выступает архаистом, противящимся новой реальности. Он допускает, что можно смотреть на книгу как на объект личного интереса, не обязательно как предмет общего и безусловного поклонения. Так другие смотрят на автомобиль или повседневный мусор, ведь современное искусство увлекается изображением и использованием предметов быта и средств передвижения, фетишизируя практически все. Но для Рушея книга становится символом культуры, квинтэссенцией того важнейшего в истории, с чем только и стоит сегодня работать.

Впрочем, это не мешает ему использовать самые неожиданные материалы, способные вызвать у приглядевшегося зрителя оторопь и даже отчуждение. Порох, сок, сироп — листы некоторых объектов Рушея несут на себе следы повседневной жизни, причем некоторые из них выглядят довольно отталкивающе. Но даже у захватанной руками, заляпанной бумаги с напечатанным текстом есть важнейшее преимущество перед всем остальным на свете: ее можно читать.