Вчера в Петербурге прошли самые скандальные похороны ХХ века.
С самого утра народ потянулся на набережную, поближе к Петропавловской крепости. Без всякой надежды что-нибудь увидеть шли просто "присутствовать при историческом моменте". Завидовали умникам, которые принесли с собой стремянки. Если накануне заключали пари, приедет Ельцин или нет, то теперь спорили, сможет ли простоять сорок минут панихиды.
Впрочем, многие не дождались окончания церемонии. Профессор Нью-Йоркского института изобразительных искусств Александр Щедринский, уходя, заметил: "Вчера я был на всей церемонии, начиная от аэропорта, и это было гораздо более интересно, чем смотреть на кортеж президентских машин перед входом в собор. То, что все до последней минуты зависело от того, приедет или не приедет Ельцин — человек, который разрушил Ипатьевский дом,— само по себе, скажем, юмористично".
Были приняты беспрецедентные меры предосторожности. Даже экипаж литерного рейса Москва — Екатеринбург — Санкт-Петербург — Москва не хотели пропускать. "Сюда нельзя,— сказали им.— Вы кто такие?". Ответ "мы экипаж, который привез останки" и парадная летная форма все же подействовали. Командир экипажа Иван Чиркин рассказывал потом, как непостижимым образом перед их самолетом расступались облака, чтобы потом снова сойтись, как полагается при нелетной погоде. Не пропускали и самого Михалкова. Когда охрана попросила у него билет, он возмутился: "Какое приглашение, это же я — Михалков".
Все спешили занять места. Лебедь, за день до похорон обещавший журналистам "озвучить свою позицию по поводу этого фарса", был тих. Он появился раньше других, из-за чего вышел маленький конфуз. Лебедь занял место рядом со стулом, предназначавшимся для Ельцина. Распорядитель церемонии быстро сообразил, что подобное соседство вряд ли будет приятно президенту, поэтому Лебедя в срочном порядке задвинули в толпу, и он затерялся среди представителей дома Романовых.
Президент был, к всеобщему удовольствию, пунктуален. Ровно в полдень, едва прогремели пушки, он произнес: "Сограждане! Сегодня исторический день..." Речь явно удалась. Кое-кто из Романовых не смог дослушать ее без слез. Многие признавались потом, что даже не надеялись услышать ничего подобного — о царе-мученике, виновных в злодеянии, обязательстве "завершить век".
Мстислав Ростропович и Галина Вишневская встали на колени и так молились все 40 минут заупокойной службы.
Службу возглавлял настоятель Петропавловского собора в Петербурге протоиерей Борис Глебов. Ни имени Николая, ни имен членов его семьи произнесено не было. Русская православная церковь избрала следующую формулировку при отпевании последнего русского царя: "Еще молимся об упокоении душ усопших рабов Божиих: всех в годину лютых гонений за веру Христову умученных и убиенных, их же имена, Господи, Ты Сам веси". В последних словах (которые означают "Ты Сам знаешь") РПЦ выразила все свои сомнения по поводу "екатеринбургских останков".
После панихиды Борис Ельцин, выйдя из собора, лишь помахал рукой собравшимся, сел в машину и уехал в аэропорт. Остальные гости, обмениваясь впечатлениями, отправились на трапезу, которая вышла короткой и тихой. С речами выступили Борис Немцов и Владимир Яковлев. Расчувствовавшийся Кристофер Муравьев-Апостол из Лондона, потомок знаменитого декабриста в четвертом поколении, заявил, что его род не имеет никаких претензий к императорскому: "Это очень старая история, о ней все забыли, сейчас мы все равны — и Романовы, и Муравьевы, и Васильчиковы". Было три перемены блюд — кутья, рыба и зразы, пили водку и красное сухое вино.
Самые скандальные в XX веке похороны состоялись. И, возможно, сам того не желая, Владимир Яковлев смог уместить в одной фразе все, что происходило вокруг них: "Очень нелегко по-простому, по-человечески исполнить обряд погребения".
НАТАЛЬЯ Ъ-ТИМАКОВА, ОЛЬГА Ъ-ПЕСТЕРЕВА; АНДРЕЙ Ъ-СИНИЦЫН, Санкт-Петербург