Глава 1 книги Андрея Норкина "Священный долг и почетная обязанность".
«Здравствуйте, папа, мама и дядя Илья! Я живу хорошо, просто замечательно! У меня есть шинель, она теплая. А здоровье мое – очень хорошее, «то лапы ломит, то хвост отваливается». (Это я — для Илюхи, который спрашивает про мозоли. Мозоли есть, Кролик, не волнуйся!) А лохматость у меня явно повысилась, правда, на снегу спать не могу, но увидите, наверно, на моей фотографии. 09. 12. 1986 г.»
Ну, «долг» — это я понимаю. «Священный» — тоже. Все-таки в середине восьмидесятых пробелов в патриотическом воспитании молодежи старались не допускать, хотя Афганистан, несомненно, общую картину портил. Но вот почему «обязанность» была «почетной»? Это я понимать отказывался. Точно так думало и подавляющее большинство молодых людей призывного возраста. Никто этой «обязанности» не хотел, и все ее боялись.
Про армию рассказывали жуткие вещи, так что мне было страшно вдвойне. Я уходил почти раньше всех. Провожать меня собралась куча народу. К стадиону «Локомотив» приехали все: Борька с Наташкой, Дядька с Теткой, Пахомака, Дзюба, Фолома Пепла, Гарик, Губаевы, Ирка с Ленкой, мой младший брат Илюха... Странно, но я совсем не помню родителей. Это, впрочем, обычная история. В восемнадцать лет родители являются далеко не самыми главными людьми в вашей жизни. До тех пор, пока вы вдруг не оказываетесь без их поддержки и заботы…
В общем, меня обрили наголо, отобрали документы и оставили сидеть на сборном пункте на Угрешской улице. Начался хаотический процесс братания. Каждый старался как можно точнее и быстрее понять, какая судьба его ждет. Понятно, что больше всего боялись двух вещей: Афгана и флота. И если для отправки в первый еще находились добровольцы, (хотя их было на порядки меньше, чем в начале войны) то во второй - народ идти решительно не желал.
Меня, вроде бы, должны были отправить в войска связи. В старших классах на УПК я получил профессию «намотчик катушек», и это считалось достаточным для того, чтобы сделать из меня еще и военного специалиста схожего профиля. Никакой «связной» команды, однако, на ГСП так и не появилось, и вечером меня выгнали домой. Лысого. Без паспорта.
Неделю я болтался с друзьями по улицам. Бритый череп успешно заменял документы. Милиционеры почему-то охотно верили в то, что я не просто так прикидываюсь, а действительно жду отправки «на фронт». После второй торжественной церемонии проводов я опять оказался на сборном пункте, провел там двое суток, уничтожил все домашние пищевые запасы, потому что кормили нас за это время всего два раза, и когда вероятность голодной смерти уже не казалась чем-то невозможным, все-таки уехал служить. В артиллерийскую сержантскую учебку.
Моим новым домом, на ближайшие шесть месяцев должен был стать Гороховецкий учебный центр. В/ч 63309 приветствовала нас колонной старослужащих, как потом выяснилось, из батареи управления, радостно оглушившей нас криком: «Духи, вешайтесь!», что, конечно, прибавило дрожи в коленках. «Братства», появившиеся на Угрешке, уже неоднократно распались и были созданы заново, но все шло к тому, что нужно было рассчитывать на собственные силы и ориентироваться на местности.
Когда нас раздели в очередной раз, (уже и не помню в какой по счету) теперь для того чтобы сделать прививку сразу от всех болезней, я почему-то решил нарушить все рекомендации, которые давали мне на гражданке более осведомленные в жизненных реалиях друзья. Рекомендации были такими: «Никогда и никому не рассказывай о своих увлечениях на гражданке! Особенно, творческих! Сразу зачморят!»
В толпе обступивших его призывников прапорщика из строевой части было практически не видно, но слышно. «Гармонисты есть?»- спросил он. Конечно, гармонисты были, причем несколько. «А конферансье не нужны?»- в свою очередь зачем-то спросил я. «Разберемся», - ответил прапорщик, и как показала моя дальнейшая жизнь, мой порыв был явно инициирован высшими силами. Или это были последствия прививки. Ее недаром делали сразу от всех болезней, потому что некоторые ухитрялись моментально терять сознание.
«Страшные рассказы пока не подтверждаются, так что мама может своих подружек успокоить, потому что у меня ничего не украли, никто меня не бил и по ночам деньги не стреляли. 23. 11. 1986 г.»
На самом деле все, конечно, выглядело не совсем так. В первый же день была выявлена ужасная проблема – отсутствие хлястика на шинели!
Хлястик прикреплялся к спине двумя кругленькими пуговицами. Несмотря на явную принадлежность к Вооруженным силам, (это демонстрировали «звездочки») пуговицы не отличались хорошей дисциплиной, поэтому хлястики все время терялись. Довольно быстро все мы поняли, что обороноспособность страны напрямую зависит от внешнего вида будущего сержантского состава, потому как дрючили нас на построениях исключительно за несоответствие внешнего вида требованиям устава. Это привело к тому, что я постарался как можно скорее и как можно основательнее забыть внушавшиеся мне все эти годы моральные принципы, и, в случае необходимости, выходил на «охотничью тропу». Отцепить хлястик от чужой шинели не представляло труда. Гораздо хуже обстояли дела, когда куда-то пропадала сама шинель. Здесь уже приходилось подбирать себе обмундирование по размеру, да еще и переделывать идентификационные знаки, которые могли бы выдать настоящего хозяина. «Солдат без бирки – как п***а без дырки!» — это было первое, что я запомнил.
Не могу сказать, что я не был знаком с ненормативной лексикой до того, но оказалось забавным, потому как в армии мат, очевидно, выступал в роли государственного языка! Матом не ругались, а на самом деле – разговаривали. Офицеры и прапорщики, сержанты и рядовые, русские и нерусские. Не стоит, наверное, даже упоминать, что все друг друга отлично понимали! Хотя и преувеличивать влияние этого своеобразного «эсперанто» на армейскую действительность я бы тоже не стал.
Сама же эта действительность очень быстро приобрела вид конвейерного производства. Хотя – довольно разнообразного.