Самим громким и радикальным проектом месяца, посвященным открытию реконструированного Восточного крыла Главного штаба, Эрмитаж определил выставку Джейка и Диноса Чепменов "Конец веселья". КИРЕ ДОЛИНИНОЙ показалось, что радикальность знаменитых британцев в русском контексте сильно преувеличена. Их художественный язык прост как правда и оттого, похоже, действует на нервы неподготовленной к современному искусству публики куда сильнее, чем мудрая заумь назначенного вскоре к показу Дмитрия Александровича Пригова.
Эрмитаж к выставке Чепменов стал готовить своего зрителя сильно заранее. Столь массированной PR-атаки, исходящей из этих надменных стен, я даже и не припомню. Анонсы, объясняющие, что не так страшен черт, как его малюют, неслись уже даже из утюгов. Если это делалось для того, чтобы успокоить общественное мнение, якобы встревоженное пришествием братьев-циников из первого саатчиевского призыва, то все получилось ровно наоборот: о том, что в Эрмитаже готовится нечто сногсшибательное и явно ультрарадикальное, узнали даже те, кто никогда о Чарльзе Саатчи, выставке Sensation и братьях Чепмен слыхом не слыхивал. "Скандал", "провокация", "эпатаж" — страшные по нынешним временам осатаневшего в своем неофитском пуританстве Петербурга слова витали над Дворцовой площадью.
Должна сразу огорчить тех, кто всему этому поверил. Для глаза человека, который видел фотографии концлагерей, репортажи 11 сентября 2001 года, играл в Doom, а пока дорос до "Взвода" и "Апокалипсиса сегодня", выучил наизусть и покадрово "Властелина колец" и "Космический десант", да и просто живет в мире телевизионной новостной картинки, образы Ада, созданного Чепменами, воспринимаются как алфавит современной визуальной культуры.
Девять огромных стеклянных витрин-"аквариумов", поставленных так, чтобы в плане составить свастику, а при соединении вместе сформировать единое пространство с вулканом, рекой, озером, подземными ходами, горами, деревьями, каменными завалами и тысячами населяющих этот мир существ. Это ад, в котором обитают десятки тысяч фигурок — нацисты, мучающие других нацистов. Одни еще пока похожи на людей, другие уже скелеты. Изощренные пытки, массовые убийства, некрофильские оргии, завод по производству Гитлеров, Гитлеры, рисующие обнаженную натуру на пленэре, торгующий клоун Рональд Макдональд, оторванные головы, руки и ноги, растерзанные тела... В качестве антигероя тут великий Стивен Хокинг с его персональным марихуанным адом. Но все остальное — бесконечная война с себе подобными как вечное проклятие. Гребаный ад.
Собственно, именно так эта работа Чепменов и называлась в своих прежних обличиях — "Fucking Hell". В консервативном Эрмитаже она получила новое имя "Конец веселья" (End of Fun) и "классическое" сопровождение в виде офортов Гойи из серии "Ужасы войны". Правда, и тут часть офортов хорошенько обработана братьями — британские варвары нарисовали на хрестоматийных изображениях свои собственные ужасы. Так, человекообразные монстры Гойи получили головы компьютерных монстров XXI века и стали походить на стилизованных героев бартоновского "Марс атакует".
Соломка, которую Эрмитаж подстелил под выставку, сыграла двояко. С одной стороны, отличная чепменовская композиция, разнесенная со своим графическим обрамлением по разным этажам, смотрится как некая нежелательная уступка старого музея надоедливому новому времени и его вкусам. Как будто музей немного стесняется своих новых авторов. С другой стороны, от перемены имени и контекста изменилась и интонация знаменитого произведения Чепменов. Это уже не многослойная игра больших мальчиков в моделирование гигантского нацистского ада, в который зритель окунается с головой, даже не желая того. Не игра, которая, несмотря на все трагические ассоциации, оставалась шуткой перекормленного чужими ужасами псевдоциничного современного человека. Прежде всего это разговор о том, что искусство никогда не было только о красоте, и Чепмены тут — прямые наследники не только и не столько Гойи, сколько Босха, Брейгеля-старшего, Рубенса и Кокошки. Но еще это "конец веселья", конец постмодернистских штудий, конец усталого цинизма, конец игры, наконец. Выставка получилась нестрашная, но грустная. И как-то на этом фоне стало понятнее, что и "Ужасы войны" Гойи казались его современникам сначала совершенно непереносимыми. Но это было терпимо. А вот когда эти же образы начали вызывать лишь грусть и печаль о невинности прошлого, тут-то и стало по-настоящему страшно.