"Только по сорока двум проверенным делам 1100 человек расстреляны"

В 1955 году началось расследование деятельности полковника госбезопасности Федора Иванова, которого по количеству отправленных на смерть ни в чем не повинных людей, наверное, можно считать рекордсменом НКВД. Руководитель историко-архивной службы ИД "Коммерсантъ" Евгений Жирнов изучал его преступления и наказание.

"Вскрыта шпионско-диверсионная организация"

Во все эпохи самое страшное, что могло случиться с жителем России,— это когда к обозначению его статуса добавлялось одно-единственное слово — "бывший". В Российской Империи самым суровым наказанием (исключая смертную казнь или пожизненную каторгу) для представителей всех сословий, кроме крестьян (и без того бесправных), было лишение всех прав состояния. После применения этой меры дворянин, к примеру, лишался всех прав и привилегий, включая право на владение землей и собственностью. А также мог наравне с представителями податных сословий подвергаться телесным наказаниям за небольшие проступки.

После отмены крепостного права и даже после революции в стране мало что изменилось. Архивы ЦК и других высших органов управления СССР полны слезными жалобами потерявших работу чиновников, описывавших тяготы и лишения, которыми наполнена их новая отделенная от властных полномочий жизнь.

Однако их страдания не шли ни в какое сравнение с положением, в котором оказывались бывшие руководители всех уровней, арестованные во время сталинских репрессий. Над ними, судя по документам и воспоминаниям, издевались жестоко и изощренно, стараясь унизить как можно сильнее. Правда, все зависело от исполнителей, и масштабы применявшегося к арестованным насилия напрямую зависели от того, с каким усердием выполняли распоряжения из Москвы руководящие работники областных управлений НКВД.

В 1937 году к числу самых передовых по всем показателям (количество арестованных, число протоколов с признательными показаниями и, соответственно, число расстрелянных) относилось УНКВД Западно-Сибирского края, которое после ликвидации края было преобразовано в Новосибирское УНКВД. Там, как свидетельствуют документы и воспоминания, еще перед началом репрессий начальник управления старший майор госбезопасности Григорий Горбач наставлял подчиненных, что спущенные свыше количества репрессируемых и расстреливаемых в несколько тысяч человек следует рассматривать как нижнюю планку. На практике следует уничтожить десятки тысяч врагов.

Слова Горбача не расходились с делом, и из Новосибирска в Москву сплошным потоком шли шифровки о проведенных операциях. К примеру, 3 ноября 1937 года начальник управления докладывал в НКВД СССР:

"Нами вскрыта шпионско-диверсионная организация на Кузнецком металлургическом заводе, подготавливавшая вывод из строя ТЭЦ, доменного, мартеновского, железнодорожного, прокатного цехов, дезорганизовавшая работу отделов, созданная и руководимая японским разведчиком--начальником химотдела центральной лаборатории завода Стадлером Людвигом Георгиевичем. Арестованный Стадлер показал, что, будучи в армии Колчака в чине штабс-капитана, вместе с остатками банды Бакича бежал в Западный Китай в Шара-Сумэ, где установил связь с полковником Травиным, которым в 1921 году был завербован и нелегально переброшен для диверсионной разведывательной работы. Стадлер имел явки в Семипалатинске к Трошемилову и в Усть-Каменогорске к Звонкову Федору. До 1930 года работая на Белорецком металлургическом заводе, Стадлер регулярно передавал шпионские сведения Звонкову о работе завода. В 1930 году по заданию Звонкова он выехал на строительство Кузнецкого металлургического завода для организации шпионско-диверсионной группы, проведения к. р. работы, направленной на срыв строительства завода. К прибытию на Кузнецкий металлургический завод Стадлером разновременно завербованы Федер — бухгалтер, сын кулака; Охопкин — инженер-конструктор, сын купца; Перимонд — инженер энергетик, сын дворянина; Долганов — конструктор, сын протоирея; Бессонов — инженер, бывший белый инженер; Пилипенко — лаборант, кулак; Еловский — техник отдела технического контроля, сын кулака; Иваницкий — экономист планового отдела, сын попа; Луценко Федор — работник железнодорожного цеха; Чугаев Степан — стрелочник железнодорожного цеха; Бушмакин — нормировщик центральной лаборатории. Установлена связь с прибывшими из Харбина Волк Феликсом, Куликовым Александром и Шалагиным Николаем — все арестованы".

Как следовало из шифровки Горбача, доложенной 15 ноября 1937 года Сталину, его подчиненные раскрыли обширный заговор в системе Госбанка СССР:

"Нами арестован заведующий отделом денежного обращения Областного управления Госбанка в Новосибирске Гингерсон Георгий Павлович. В прошлом дворянин, дважды судимый за попытку нелегального перехода границы в Латвию. Гингерсон показал, что он является участником троцкистской шпионско-вредительской организации, существующей в системе Госбанка, в которую был завербован в 1935 году бывшим управляющим Крайуправления Госбанка в Новосибирске Лейкандом — арестован в Москве. По показаниям Гингерсона установлено, что в системе Госбанка Новосибирской области, Алтайском крае, Красноярском крае по заданию троцкиста Марьясина — бывшего председателя правления Госбанка в Москве (арестован) — Лейкандом и Файнером (тоже бывший управляющий Краевого Управления Горбанка в Новосибирске, покончил жизнь самоубийством) создана шпионско-вредительская организация, в которую входили Агузин Моисей Абрамович — главбух Облуправления Госбанка, сын крупного торговца — арестовываем; Гоноровский Борис Семенович — заведующий отделом кредитования промышленности Облуправления Госбанка, до 1929 года проживал в Харбине — арестовываем; Бурыкин Георгий Дмитриевич — бывший инспектор Ленинского отделения Горбанка, исключен из партии, троцкист — устанавливаем; Бергауз Саул Ирцевич — директор Новосибирского Горуправления Госбанка, троцкист, был связан с троцкистом Нусиновым (арестован), в прошлом проживал в Риге — арестовываем... Магницкий Леонид Николаевич — заведующий ревизионной группой Обл. УНКВД Госбанка, бывший белый офицер — арестован; Епифанцев Александр Федорович — консультант планового сектора ОблУНКВД Госбанка, исключен из партии, бывший белый офицер — арестован".

Непосредственно руководил проведением большинства из этих операций начальник 3-го — контрразведывательного — отдела Новосибирского УНКВД капитан госбезопасности Федор Иванов.

"Вы слышали? 55 тысяч арестованных!"

Списки арестованных в каждой из многочисленных организаций Новосибирска и области насчитывали десятки и сотни человек. Но Горбач не собирался останавливаться на достигнутом. Он учил своих сотрудников, что любой гражданин из бывших офицеров, торговцев, зажиточных крестьян или дворян — враг советской власти. А потому не может не быть шпионом или террористом. Вскоре во исполнение его приказов в Новосибирске и области начали массовую зачистку всех "бывших".

Назначенный заместителем Горбача по милиции Михаил Шрейдер вспоминал:

"В Новосибирск я прибыл 21 января 1938 года. На вокзале меня встречали мой будущий заместитель Хайт и начальник уголовного розыска Карасик... Они рассказали мне, что в области очень тяжелое положение: количество грабежей с убийствами и краж неимоверно возросло. Следует отметить, что Новосибирск тогда являлся как бы центром, где скапливалось огромное количество уголовников, прибывавших сюда после отбытия сроков наказания в северных лагерях. Из Новосибирска они должны были разъезжаться в разные места, но на дорогу требовались деньги, и поэтому бандиты то и дело организовывали налеты, грабежи и убийства. Последние два-три месяца борьба с бандитизмом почти совершенно не велась, потому что по распоряжению начальника УНКВД Горбача все работники угрозыска, а также и других отделов милиции были заняты на операциях по линии НКВД. Карасик конфиденциально добавил, что он и другие работники угрозыска неоднократно принимали участие в приведении в исполнение смертных приговоров, выносимых особой "тройкой" под председательством Горбача. Ежедневно десятки, а иногда и сотни заключенных вызывались из камер будто бы помыться, раздевались в предбаннике, а когда входили в "баню" — их тут же расстреливали... Постепенно я узнавал от своих подчиненных все новые и новые подробности о черных делах, творимых работниками Новосибирского УНКВД. В частности, о том, что Горбач распорядился арестовать и расстрелять как немецких шпионов чуть ли не всех бывших солдат и офицеров, которые в первую мировую войну находились в плену в Германии (а их в огромной в то время Новосибирской области насчитывалось около 25 тысяч). О страшных пытках и избиениях, которым подвергались арестованные во время следствия. Мне также рассказали, что бывший областной прокурор, который прибыл в УНКВД для проверки дел, был тут же арестован и покончил с собой, выпрыгнув в окно с пятого этажа. (Этот прокурор, фамилию которого я, к сожалению, забыл, пользовался поддержкой Вышинского. К 20-летию органов прокуратуры он был награжден орденом. Хорошо зная его как исключительно честного и преданного коммуниста, Вышинский тем не менее санкционировал его арест)".

Пытки, как свидетельствовали обвиняемые, применялись самые изощренные. О тех, что применялись в Омском УНКВД, писал в жалобе бывший начальник 4-го отдела этого управления капитан госбезопасности Яков Нелиппа, испытавший их на себе:

"Что конкретно применялось:

1. Умертвление и воскрешение. Это ужасная пытка: жертве закладываются руки за спину, выгибается грудь вперед и в это время наносятся со всего размаха, со всей силой удары в сердце, легкие и по голове. От этого удара парализуется деятельность сердца, парализуется дыхание, и я в смертельных судорогах пластом валился на пол. Применяя всевозможные средства — искусственное дыхание, нашатырный спирт и прочее, вплоть до вливания камфоры, меня "воскрешали", приводили в чувство и опять повторяли то же.

2. Пытка электричеством: прикреплялся электропровод к спине и рукам, затем включался ток и наносился удар его с такой силой, что я без чувств опять снопом валился на пол.

3. Пытка спец. ударами в позвоночник, отчего валился в бессознательном состоянии на пол, "воскрешали" и опять повторяли.

4. Пытка путем замораживания в рубашке, облитой водой.

5. Выкручивание рук до сильного опухания в плечах, изгибах, а затем по опухшим плечам ежечасно наносились сильные удары кулаками, причиняя ужасные боли..."

Но в Новосибирском УНКВД, судя по документам и свидетельствам, главным образом применялся "конвейер", когда арестованного сразу же приводили в кабинет следователя и начинали бить, не давая ни есть, ни спать, до тех пор, пока обвиняемый не признавал себя виновным во всех смертных грехах и не называл мнимых подельников, помогавших в антисоветских преступлениях.

Эффективность избранной методики не вызывала сомнений. Как говорилось в докладе комиссии ЦК КПСС по установлению причин массовых репрессий, подготовленном в феврале 1956 года, Новосибирское УНКВД сфабриковало рекордное количество дел на никогда не существовавшие антисоветские организации:

"В Новосибирской области были "'вскрыты" "Сибирский комитет ПОВ", "Новосибирская троцкистская организация в РККА", "Новосибирский троцкистский террористический центр", "Новосибирская фашистская национал-социалистическая партия Германии", "Новосибирская латышская национал-социалистическая фашистская организация" и еще других 33 "антисоветских" организации и группы".

Горбач потом с гордостью говорил, что благодаря его работе в области трижды сменилось все районное, городское и областное начальство. Довольно было и руководство в Москве. В том же 1937 году Григорий Горбач был награжден высшей наградой родины — орденом Ленина "за образцовое и самоотверженное выполнение важнейших заданий правительства". А после доклада на совещании руководящего состава НКВД в Москве в январе 1938 года его поставил в пример всем остальным начальникам управлений покровительствовавший ему заместитель наркома Михаил Фриновский: "Вы слышали? 55 тысяч арестованных! Ай да Горбач! Вот молодец!"

Пять месяцев спустя, 13 июня 1938 года, Горбач получил повышение: его назначали полномочным представителем НКВД СССР по Дальнему Востоку. Но в новой должности он проработал недолго. Его как приспешника Ежова и Фриновского арестовали по обвинению в участии в заговоре в НКВД и подготовке государственного переворота, и 7 марта 1939 года расстреляли.

В отличие от бывшего шефа Федор Иванов пережил очередную смену почти безболезненно и продолжал арестовывать и изобличать "врагов народа", применяя те же методы, но в гораздо меньших масштабах. Однако в 1941 году новые руководители НКВД СССР обратили внимание и на него.

"Арест пошел без наличия каких-либо данных"

Возмущение приехавшей в Новосибирск комиссии вызвали не методы, применявшиеся Ивановым и его сотрудниками для получения царицы доказательств — признания. Бить и в Новосибирске, и в других местах продолжали по-прежнему. Просто в ходе начавшегося с приходом на Лубянку Берии пересмотра дел Новосибирского УНКВД выявляли все больше и больше дел, сфальсифицированных от начала до конца. Некоторых обвиняемых реабилитировали и выпускали, так что продолжение Ивановым службы в прежней должности сочли неуместным. В январе 1941 года его отстранили от должности и начали доскональную проверку соблюдения бывшим начальником 3-го отдела социалистической законности. А 19 апреля 1941 года по распоряжению Особой инспекции НКВД СССР арестовали. Однако вскоре началась война, и 26 июля 1941 года Иванова освободили "по мотивам нецелесообразности привлечения к уголовной ответственности в условиях военного времени".

Вскоре его отправили на фронт, но не на передовую, а начальником особого отдела 22-й танковой бригады. Там он выявлял шпионов и диверсантов, а после контузии был возвращен в знакомые места — возглавил отдел "Смерш" Томского гарнизона. С 1947 года Иванов возглавлял отдел контрразведки Саратовского УМГБ, а в 1950 году его перевели во Львов, где он руководил отделом охраны МГБ на железнодорожной станции. А в 1952 году, после двадцати лет службы в госбезопасности полковника Иванова, награжденного орденом Красного знамени, двумя орденами Красной звезды и многими медалями, отправили в запас.

На этом история могла бы и завершиться, и он, возможно, как и многие другие отставные чекисты, до глубокой старости возглавлял бы отдел кадров или режима в какой-нибудь организации. Но в 1953 году умер Сталин, руководство госбезопасности за год сменилось дважды, и в стране началась борьба с "последышами Берии" (см. материал "Чисто чекистская чистка" во "Власти" N36 за 2006 год). Те, кто в руководстве НКВД-МГБ считались покровителями полковника Иванова, сами оказались не в фаворе у нового руководства госбезопасности и страны и вскоре лишились генеральских званий. Так что защищать Иванова оказалось некому, и в 1955 году началось следствие по фактам его следственных злоупотреблений.

В ходе расследования Иванов придерживался четкой линии: нарушения были, но он только выполнял приказы руководства. К примеру, на допросе 27 сентября 1955 года он рассказывал:

"Начались массовые аресты советских граждан на основании приказов НКВД СССР. В этих приказах, как правило, указывалось, что вскрыта какая-либо шпионско-террористическая группа или контрреволюционная диверсионно-вредительская организация, которая имела с каким-либо иностранным государством преступные связи, а на территории СССР имела свои филиалы, поэтому в приказах предлагалось принять срочные меры к вскрытию и ликвидации этих контрреволюционных организаций. Кроме этого в тех приказах прямо давалась установка: с целью ликвидации антисоветской базы всевозможным контрреволюционным организациям производить массовые, так называемые линейные аресты. Суть линейных арестов заключалась в том, что арест советских граждан производился при отсутствии на них каких-либо материалов, подтверждающих их преступную деятельность против советского государства, а арест производился по национальному признаку. Помню, что по этому вопросу, т. е. линейным арестам, из НКВД СССР было 12 приказов, в которых указывалось на производство арестов по национальным признакам, так, например, в приказах требовалось производить аресты: поляков, эстонцев, латышей, литовцев, немцев, харбинцев и других лиц".

Полковник не отрицал, что никаких доказательств собрать не удавалось:

"Первоначально линейные аресты производились на основании имеющихся учетных данных в УНКВД Новосибирской области, где раньше учитывались все перебежчики, политэмигранты, бывшие офицеры белой и царской армии, другие категории лиц, но когда эти учетные данные были исчерпаны, то аресты стали производиться по национальному признаку, в результате чего к уголовной ответственности могли быть привлечены ни в чем не повинные лица. Первое время арест производился на основании учетных данных, а затем арест пошел без наличия каких-либо данных о принадлежности этих лиц к какой-либо контрреволюционной организации и их практической деятельности. Расследование дел в отношении арестованных производилось упрощенным способом, все следствие в основном сводилось к получению у арестованного его признательных показаний о принадлежности к какой-либо контрреволюционной организации или группе. Причем эти признательные показания, как правило, получались в результате применения к арестованным мер физического воздействия".

Однако и здесь Иванов ссылался на приказ руководства:

"До осени 1937 г., т. е. до приезда в гор. Новосибирск бывшего заместителя наркома внутренних дел Бельского, случаев избиения арестованных при допросах не было, но когда прибыл Бельский, то он собрал совещание оперативного состава, где обратился со словами: "Арестованных бьете?" И сам же ответил: "Бейте, мы бьем"".

Пусть и не прямо, признавал он на допросе и откровенную фальсификацию дел:

"В связи с тем что в то время аресты были массовые, а сроки следствия были крайне сжатые, поэтому протоколы допросов обвиняемых составляли небольшими по размерам и писались они в общих словах, без конкретизации и уточнения отдельных эпизодов и фактов, отдельных преступных действий. Следует также заявить, что была практика корректировки отдельных протоколов допроса обвиняемых, и как правило, после корректировки эти протоколы переписывались на чистовик оперативным работником. Причем корректировка этих протоколов имела цель: более ярче дать о принадлежности обвиняемого к какой-либо контрреволюционной организации и его антисоветской практической деятельности".

В результате 10 октября 1955 года Федора Иванова арестовали. Но, оказавшись за решеткой, он категорически отказался признавать себя виновным в чем бы то ни было.

"Арестована группа цыганских артистов"

По всей видимости, он не рассчитывал на то, что его дела 1937-1941 годов будут проверять со всей серьезностью. Большинство обвиняемых расстреляно, обличать его некому. Но следователи нашли тех, кто выжил. А также убедили бывших подчиненных Иванова рассказать обо всем, что тогда происходило. Судя по всему, некоторым из них пообещали смягчение наказания или освобождение от него по амнистии. Поэтому военным прокурорам за два с лишним года следствия удалось собрать вполне солидную доказательную базу.

В обвинительном заключении говорилось о 42 делах, сфальсифицированных под руководством Иванова. Конечно, это количество не шло ни в какое сравнение с числом реально сфальсифицированных в его отделе дел. Но зато личное участие бывшего начальника 3-го отдела в этих фальсификациях доказывалось стопроцентно. А чтобы у судей не осталось никаких сомнений, Иванова решили судить вместе с его бывшим подчиненным Отто Эденбергом, который полностью признался во всем.

Судили их весной 1958 года в военном трибунале Сибирского военного округа, и во время процесса люди, допущенные на его закрытые заседания, узнали немало поразительных фактов. К примеру, там рассказывалось, как Иванов с коллегами в ходе "польской операции", проходившей по всей стране, организовал в Новосибирске польскую шпионскую организацию во главе с Врублевским. Они не мудрствуя лукаво составили список всех проживавших в городе поляков, распределили среди них роли в "шпионско-диверсионной организации", затем составили протокол допроса "главаря" и, объявив, что так нужно для дела, убедили подписать его своего агента Врублевского. А потом, после произведенных арестов, гордо доложили в Москву о достигнутом грандиозном успехе.

Не менее впечатляло и дело о цыганском шпионаже, созданное теми же авторами. В приговоре говорилось:

"В начале 1938 года уголовным розыском была задержана группа граждан-цыган, подозреваемых в конокрадстве. Все они по указанию Иванова были переведены в тюрьму в распоряжение третьего отдела. Кроме того, этим же отделом была совершенно необоснованно арестована группа цыганских артистов, прибывших в гор. Новосибирск на гастроли. Таким образом, в этом отделе получилось 26 граждан по народности цыгане, на которых было сфальсифицировано уголовное дело как на участников шпионской организации, якобы созданной разведкой одной из капиталистических стран, а в действительности вымышленной в стенах 3-го отдела".

Кроме того, из показаний бывших подчиненных Иванова, выступивших на заседании трибунала, следовало, что именно он придумывал несуществующие шпионские, троцкистские, фашистские и прочие организации, составлял их схемы и писал примерные показания, которые следовало получить у арестованных. Так что, как доказали в трибунале, именно он был истинным автором произведений, которыми зачитывались на Лубянке и в Кремле.

Во время заседаний трибунала выяснили и то, кто из подозреваемых дольше всех сопротивлялся избиениям и пыткам бессонницей и голодом, применявшимся в отделе Иванова. Как оказалось, бывший заместитель начальника особого отдела капитан госбезопасности Коломиец в 1937 году высказал сомнение в том, что все командиры и комиссары, которых ему предписывали арестовать, в чем-либо виновны. В результате в декабре 1937 года арестовали самого Коломийца, и в отделе Иванова к нему применили все доступные меры воздействия, чтобы заставить подписать липовые признания в заговоре. Капитан продержался 52 дня, но затем сдался и подписал составленные сотрудником 3-го отдела Кочуровским показания. А арестованную жену Коломийца сломали после 18 суток непрерывных издевательств.

В списке сфальсифицированных дел присутствовала и кадетско-монархическая организация, которую якобы возглавлял бухгалтер Новосибирского театра юного зрителя Михайлов. А также масса совершенно фантастических антисоветских группировок и организаций, включая упоминавшуюся "Новосибирскую фашистскую национал-социалистическую партию Германии".

Как выяснили следователи, Иванов не прекратил заниматься провокациями и после первого ареста. 31 марта 1944 года, будучи уже начальником отдела контрразведки "Смерш" Томского гарнизона, он устроил проверочную комбинацию курсанту эвакуированного в Томск Тульского оружейно-технического училища Прокофьеву. Того пригласил домой некий человек, назвавшийся затем агентом германской разведки, всучил ему 500 руб. и потребовал расписку. Курсант, возвратившись в училище, доложил о происшествии командованию, но Иванов его немедленно арестовал. В деле Прокофьева говорилось, что его завербовали немцы в то время, когда он находился в плену. Но элементарная проверка, проведенная в управлении "Смерш" округа показала, что курсант никогда в плену не был. Так что дело было прекращено.

Старую методику выбивания показаний Иванов пытался использовать и во время службы во Львове, где он с помощью давления и пыток заставлял подозреваемых признаваться в связях со скрывавшимися в лесах украинскими националистами из ОУН. В апреле 1950 года его жертва школьная учительница Мария Телюк, не выдержав издевательств, на третьи сутки выбросилась из окна и получила тяжелые увечья. Никакого отношения к ОУН, как потом выяснилось, она не имела.

Иванов все отрицал, но вызванный в трибунал выживший Коломиец в деталях рассказал о пытках и том, как его бил Иванов. Признавались во всем и бывшие сотрудники 3-го отдела, включая каявшегося Эденберга. В итоге судьи сочли доказанным, что:

"Только по сорока двум проверенным в процессе следствия делам, сфальсифицированным работниками 3-го отдела, было необоснованно репрессировано 1226 ни в чем не повинных советских граждан, из которых 1110 человек расстреляны, а остальные заключены в ИТЛ на разные сроки".

Однако это число расстрелянных, как считают исследователи,— лишь капля в море. Специалист по истории карательных органов в Сибири Алексей Тепляков подсчитал, что 3-й отдел Новосибирского УНКВД за годы репрессий отправил на смерть около 30 тыс. человек. Что даже для того времени выглядит как трагический рекорд.

Тем удивительнее выглядел вынесенный трибуналом приговор. Эденберга, полностью признавшего свою вину, приговорили к пяти годам лишения свободы и к двум годам поражения в правах после отбытия заключения. Но с учетом всех обстоятельств его тут же амнистировали и отпустили из-под стражи.

А Федора Иванова приговорили к десяти годам заключения и трем — поражения в правах. Причем трибунал постановил зачесть ему в срок отбытия наказания не только время, проведенное в заключении во время следствия с 1955 года, но и то, что он отсидел в 1941 году.

На фоне приговоров другим сотрудникам госбезопасности, вынесенным в эти же годы, где встречались и 15-летние, и 25-летние сроки за куда меньшие провинности, наказание для Иванова выглядело просто прощением. Если принять как правильную расчетную цифру 30 тыс. казненных, получалось, что за каждого он должен был провести за решеткой меньше трех часов. А если исходить из того, что признал трибунал,— 1100 расстрелянных, то немногим более трех дней.

Конечно, можно много рассуждать о том, почему члены трибунала оказались настолько снисходительными. Приходилось ли им самим выполнять, подобно Иванову, преступные приказы, или существовали какие-либо иные причины. Но, полагаю, в любом случае они помнили о том, что каждый из них в любой момент может стать из "настоящего" "бывшим". И кто знает, кто, как и за что будет их судить?