Фестиваль танец
Танцевальным спектаклем "Octopus" француза Филиппа Декуфле и его компании в Москве открылся 14-й фестиваль "Новый европейский театр" (NET). По мнению ТАТЬЯНЫ КУЗНЕЦОВОЙ, открытие получилось жизнеутверждающим.
Филипп Декуфле по первому образованию клоун. Это потом он сменил ориентиры: пошел в обучение к магу танцевальной сцены — американскому авангардисту Алвину Николаи, приобщавшего к современному танцу французских энтузиастов (в те времена весьма немногочисленных). И только потом стал одним из столпов французской хореографической "новой волны", отличавшейся интеллектуальностью и особым разнообразием. А позже принялся ставить мегазрелища на тысячи человек — типа открытия Олимпийских игр, чемпионата мира по футболу или празднования 200-летия Великой французской революции. А еще позже обогатил своим хореографическим даром программы знаменитых парижских "лошадок" — кабаре Crazy Horse. Но при всех жизненных и творческих обстоятельствах в глубине души оставался клоуном, обожающим рискованные хохмы, оптические обманки, всякого вида диковинки и вполне телесную красоту. За эту легкость и буйство фантазии его обожают во Франции, да и за ее пределами — раблезианский дух (не в смысле чревоугодия, а в смысле воспевания плоти) в продукции Декуфле отчетлив и чрезвычайно обаятелен.
В Россию он и его компания приезжали еще в прошлом веке, но мощный поток выдающихся гастролеров, хлынувший к нам за последние 15 лет, все же не смыл из памяти яркие картинки тогдашнего приезда: смешных человечков, пляшущих в ластах, и диковинных существ с многометровыми щупальцами конечностей.
В "Octopus", названном по количеству танцовщиков и числу сцен, на которые делится спектакль, хореограф резвится не так безмятежно, как раньше. Теперь он шалит не по-детски, иронизируя над всем подряд — от религии до философии. И это — лучшие фрагменты спектакля, потому что по части хореографии Филипп Декуфле не так уж силен: от него не стоит ждать оригинальности стиля или невиданных комбинаций — хорошо если обойдется без банальностей. Впрочем, даже такие общие места, как соло танцовщицы в кругу света, открывающее бездны эротики в простейших изгибах, наклонах и прочих "потягушках"; как почти обнаженный чернокожий красавец и белая женщина topless, подвешенные к колосникам и томно извивающиеся в веревочных путах; как шабаш массовки вокруг стола, пародирующий бежаровское "Болеро",— выглядят не пошло, ибо пронизаны трезвой самоиронией мастера, умеющего работать на заказ.
Фото: Дмитрий Лекай, Коммерсантъ
Раблезианство хореографа (не зря спектаклю присвоили пресловутое "+18") выражается не в обилии обнаженки, но в умении подать в остром ракурсе самые невинные, казалось бы, проявления телесности. Одним из самых эротических эпизодов (настолько, что происходящее на сцене полностью исключается из поля зрения) оказалось спроецированное на задник видео с игрой двух исполинских женских языков: агрессивный длинный норовил дотянуться до кругленького и мягкого, тот робко прятался в губах, едва острое жало оказывалось в опасной близости. Из той же смущающей ханжей серии (только визуальная провокация заменена слуховой) оглашенный рецепт пирога "пук монашек", чья пикантность связана со своевременным испусканием газов служительницами культа.
Пафосному псевдофилософскому словоблудию посвящен монолог сидящей на столе танцовщицы с шестью руками и шестью ногами (обладательницы дополнительных конечностей прячутся за ее спиной): поводя ими на манер индийских богов, экзальтированная дама несет вдохновенную абракадабру о "мегаженщине", летящей на "мегастуле" в "мегапространстве", исполненном "мегачувственности". Монолог завершается воплем про "мегаоргазм" и "мегасперму", оплодотворяющую вселенную, после чего экстаз ораторши мгновенно угасает и она удаляется, гордо сверкая обнаженной "мегазадницей".
Нанизывая разрозненные эпизоды, Филипп Декуфле рисковал остаться всего лишь автором пластических и визуальных скетчей — удачных и не очень, если бы его мозаику не сцементировали дивные музыкант Пьер Ле Буржуа и многоголосый (от уитнихьюстонского меццо до хриплого армстронговского баса) вокалист Носфель, вдвоем сотворившие в оркестровой яме такое звуковое изобилие, что, казалось, там спрятан по меньшей мере октет — раз уж восьмерка оказалась счастливым числом для спектакля, который аншлаговый зал Театра им. Моссовета принял с каким-то упоенным воем.