За разговорами о том, быть или не быть деноминации, как-то теряется макроэкономической контекст реформы. А зря. Он более чем любопытен, причем не столько для Анатолия Чубайса или Сергея Дубинина, сколько для рядовых потребителей. Ведь кампания по сокращению нулей на рублях может послужить фоном для увеличения инфляции.
Говорят, что все новое — это в лучшем случае не до конца забытое старое. Грустно, но перспективы российской деноминации подтверждают, что это действительно так. Нет, мы ни в коем случае не сравниваем грядущую денежную реформу с ее предшественницами образца 1947 или 1961 годов. Реформа 1998 года заслуживает отдельной, чистой страницы в истории российского экономического реформаторства. Но воспоминания тем не менее она будит, причем о времени, совсем еще близком и памятном.
Обычно деноминация — это знак того, что экономика прощается со своим не делающим ей честь прошлым, отягченным кризисами, инфляцией и прочими неприятностями. В России, однако, может оказаться, что все иначе.
В 1997 году ЦБ ввел в оборот новую купюру, достоинством в 500 000 рублей. И предусмотрительно ничего никому не сказал о том, сколько старых, меньшего достоинства купюр он изъял из обращения. Запомним, поскольку это был первый, весьма тревожный инфляционный звонок.
В 1998 году в обращении окажутся одновременно и нынешние, снабженные устаревающими нулями деньги, и новые купюры и монеты, которые заставят рядовых потребителей вспомнить о старых кошельках, имеющих отделение для мелочи. А это значит, что реальная, находящаяся в обращении денежная масса может увеличиться, причем так, что ни ЦБ, ни кто-нибудь другой не будет в состоянии проконтролировать, сколько же именно денег гуляет по рынку. Перед эмиссией, а значит и ростом цен зажжется зеленый свет.
Кроме того, в следующем году счета Федерального казначейства — по сути кассы правительства — окажутся в Центральном банке. То есть государственный бюджет оказывается клиентом ЦБ. Фактически Банк России окажется намертво привязанным к Минфину, которому подчиняется Федеральное казначейство, распоряжающееся счетами бюджета, оказавшимися в ЦБ. Что бы ни говорили о том, что ЦБ не начисляет процентов по размещенным в нем вкладам, или о том, что все происходящее в нем находится под бдительным контролем его аудиторов, не поворачивается язык отрицать опасность того, что новая ситуация подтолкнет ЦБ к возврату порочной практики прямого финансирования бюджетного дефицита.
Все просто. Вместо коммерческого банка, где бюджетные деньги хранятся сейчас и против чего правительство борется, бюджетные счета попадают в ЦБ. В единственный банк, который может не только делать деньги на деньгах, но и попросту их печатать. Если же вспомнить о том, что все происходящее между банком и его клиентом — коммерческая тайна, то взаимоотношения ЦБ и федерального бюджета приобретают законченную форму: никто и никогда не узнает, сколько денег банк "подкинул" правительству, когда оно в очередной раз попало в затруднительное финансовое положение.
Но и это еще не все. В 1998 году правительство начинает отказываться от кредитов МВФ, с тем чтобы еще через год окончательно отказаться от денег этой организации. В нашем контексте это означает, что слабеет контроль МВФ над проводимой в России денежной политикой.
Что же из всего этого следует? В 1998 году ставка делается на расширение денежной массы. Вслед за увеличением количества денег по замыслам правительства должно последовать начало экономического подъема. Так что рецидив инфляционного прилива может стать ценой, которую правительство и ЦБ готовы заплатить. За что? За экономический рост.
Анатолий Чубайс и Сергей Дубинин понимают, что на негосударственные инвестиции в производство пока рассчитывать не приходится. Однако рост нужен, ведь если он не станет очевидным для избирателей, к 2000 году — времени следующих выборов президента — может произойти кардинальная переоценка ценностей, и с таким трудом накопленный потенциал роста может быть окончательно утрачен. Ради политического выигрыша на карту ставятся экономические интересы. И риск выхода инфляции из-под контроля расценивается как меньшее зло по сравнению с откладыванием старта экономического подъема на неопределенное потом.
Николай ВАРДУЛЬ