Хрущев в Манеже: 50 лет

1 декабря 1962 года председатель Совета министров СССР Никита Сергеевич Хрущев посетил выставку художников-авангардистов в Манеже. Weekend вспоминает лучшие фрагменты его выступления

Если бы у вас была размолвка только со мной, так никакой трагедии в этом не было бы. Но, слушайте, у вас размолвка не со мной, у вас размолвка с народом. Вы скажете, народ невежественный. Да, возможно, вы так скажете.

Господа, мы вам объявляем войну, и мы, конечно, никогда вам там, где вы соприкасаетесь с молодежью, работы не дадим, и оформление художественных книг мы вам не дадим.

Вы скажете, опять возвращение к сталинскому времени. Мы Сталина осуждаем, но не за все. Мы все стоим со Сталиным в этом вопросе искусства одного мнения.

Слушайте, вы педерасты или нормальные люди!? Это — педерасты в живописи! Что вы на самом деле! Вот все, кто хочет, пусть напишут список, дайте в правительство, что вы желаете выехать в свободный мир,— вы завтра получите паспорта и на дорогу! Да, да, уезжайте!

Вот я хотел бы спросить, женаты они или не женаты; а если женаты, то хотел бы спросить, с женой они живут или нет? Это — извращение, это ненормально.

Во всяком случае, я, председатель Совета министров, ни копейки не дал бы, а кто будет брать деньги на этот хлам, того будем наказывать, а печать не поддержит.

Я в кармане ношу радиоприемник японский, иногда слушаю его — слушаю музыку. И вот вдруг услышишь джаз, это меня подхватывает так, как когда бывают колики в животе. Что это за музыка? Я сначала думал, что это радиопомехи. Нет, говорят, это музыка.

Ведь эти танцы — неприличные танцы. Они говорят, что это новое. Это же не новое, это от негров. И это, говорят, танцы, какой же это танец? Черт знает что! Была такая женщина Коган — замечательная женщина, так вот она однажды выразилась так, когда посмотрела эти танцы: 20 лет замужем и не знала, что это фокстрот.

Поощрять действительное искусство. А это — искусство, когда картину пишет осел, когда его муха начнет кусать, и чем больше она его кусает, тем он создает «сложнее произведение».

Некоторые, видимо, стали стыдиться, что мы действительно, может быть, не доросли? Пошли к чертовой матери! Не доросли, что делать! Пусть судит нас история, а покамест нас история выдвинула, поэтому мы будем творить то, что полезно для нашего народа и для развития искусства.

Ну что это? Вот с этим мы пойдем в коммунизм? Это наше знамя? Ну что это?! А это что?! Да это наркотическая девушка, загубленная жизнью! Вот она, мазня!

Товарищ Ильичев, у меня еще большее возмущение сейчас за Министерство культуры. Почему? Вы что, боитесь критиков, боитесь этих дегенератов, этих педерастов?! Нормальный человек никогда не будет жить такой духовной жизнью.

Хотелось бы сейчас вас взять, как, знаете, в былые времена учили нашего брата, голову между ног, а эту часть спустить, а эту поднять — и так, чтобы вы покамест не поняли. Для вас лекции излишни, а тут преподавание другого характера нужно. Я извиняюсь за грубость. Вы потом можете меня написать, разрисовать.

Куда вы двигаетесь?! Я опять повторяю, я вас считаю педерастами. Казалось бы, педерасты — это добровольное дело, договоренность двух типов, а государство за это дает 10 лет, а раньше — каторга. И это во всем мире так, хотя и процветает на Западе этот вид «искусства».

Так что мы не боимся. Если нас народ и партия подняли — а я из пастухов вышел,— так, видимо, не за то, что я хорошо гонял овец или телят, видимо, какие-то другие качества нашлись. Видимо, я и колоться мог. Если бы я был такой аморфной массой, так никому такая масса не нужна.

Я помню, когда я учился на рабфаке, как-то прибежали в комнату и сказали: голые идут. Каждый видел себя голым, но каждый хотел посмотреть на идущих по улице, потому что это необычно, это привлекало, а не потому, что это само по себе интересно. Другой раз бывает, что очень уродливо голым выглядит.

Мы сейчас пройдемся по всем учреждениям, вузам. Это не угроза, но я говорю — мы почистим, потому что если бы не чистили грязь, мы были бы плохими руководителями.