Гастроли балет
Балетный 2013 год в Мариинском театре начался интригующе: главные партии в "Жизели" и "Щелкунчике" станцевала прима Балета Сан-Франциско Мария Кочеткова. Обаятельная танцовщица, словно Снегурочка, внесла в затертые репертуарные спектакли свежесть морозного утра. В Мариинском театре побывала ОЛЬГА ФЕДОРЧЕНКО.
Творческая судьба Марии Кочетковой благополучно сложилась за рубежом. В 2002 году воспитанница Московской академии хореографии победила в Лозанне, где в свое время произвела фурор другая российская ученица — Диана Вишнева. По условиям конкурса победитель имеет право выбрать стажировку в одной из ведущих балетных школ мира. Юная Кочеткова выбрала школу Королевского балета "Ковент-Гарден", после окончания которой пять лет танцевала в Английском национальном балете. Последнее пятилетие она является примой Балета Сан-Франциско. Сложно сказать, как бы сложилась творческая судьба балерины на родине, ведь ее экстерьер (миниатюрная фигура ученицы начальных классов хореографического училища) для руководителей ведущих российских театров является крупным недостатком, обрекающим артистку на роли маленьких лебедей, Красной Шапочки и амурчика. На Западе же она перетанцевала весь классический репертуар, чему не стал помехой малый рост, ведь балерина обладает редкой музыкальностью и душевностью танца.
Для дебюта в Мариинском театре была выбрана "Жизель" — роль, по словам самой Марии Кочетковой, "стопроцентно" ее. Исполнение ею партии Жизели, невероятно ясное и прочувствованное, запоминается отсутствием многих штампов, которые, вероятно, в Петербурге принимаются за академическое мастерство. Героиня Марии Кочетковой лишена ложной изысканности и рафинированной манерности, нет в ней и крестьянской нарочитости. Балерина провела сцену первой встречи с Альбертом без какой-либо театральной фальши, поднятых плечиков и игры в наивную невинность. Ее Жизель была похожа на ребенка, доверчивого и открытого, как музыка Адана. Столь же доверчив был и ее танец в первом акте — ажурно сплетенная вариация, наполненная легчайшими полутонами.
В сцене сумасшествия балерина могла показаться эмоционально сдержанной. Но это была сдержанность ребенка, который, доверившись вроде бы близкому человеку, получил щелчок по носу и обидную шутку. Ее Жизель растерянно искала справедливости в неотвратимо сужающемся мире, из которого стремительно уходит свет.
Второй, фантастический акт балерина провела в гармонии с собой: ее Жизель, кажется, была удивлена новым состоянием, но не напугана. Темнота, в которую она погрузилась в финале первого акта, как будто избавила героиню от выпавших на ее долю мучений или по крайней мере убаюкала. Явившегося Альберта Жизель словно и не узнала, но почему бы и не потанцевать с ладным молодым человеком? Жизель Кочетковой умиротворенно танцевала в темноте своего сознания, словно наслаждаясь наконец-то обретенным одиночеством, к которому она так стремилась и в котором ее никто не предаст.
В "Щелкунчике" Василия Вайнонена Мария Кочеткова была прямо-таки настоящим ребенком, особенно на фоне танцовщиц с развитыми формами, изображающих в первом акте "детей на елке" обоих полов. По большому счету в этом "Щелкунчике" от исполнительницы главной партии не требуется виртуозной актерской игры, не надо насыщать танец психологическими оттенками, выстраивая достоверную партитуру роли. Маша-девочка у госпожи Кочетковой была элегична и нежна, Маша-принцесса станцована с прозрачной легкостью и детской ясностью.
Не очень повезло балерине с партнером — на оба спектакля ей дали Тимура Аскерова, одного из самых рослых танцовщиков театра, которому, даже поднявшись на пуанты, госпожа Кочеткова едва доставала до груди, вследствие чего их дуэт напоминал Штепселя и Тарапуньку. Аскеров, педантично выполнявший предписанные хореографами поддержки и изображавший прописанные в либретто эмоции, был явно увлечен собой и производимым на публику впечатлением, но отнюдь не партнершей. Что опять же заставило по достоинству оценить самодостаточный, безупречно музыкальный танец Марии Кочетковой на фоне весьма дежурного исполнения. Впрочем, четверка кавалеров в адажио третьего акта "Щелкунчика", с явной симпатией поддерживавших и перебрасывавших очаровательную балерину из Сан-Франциско, с лихвой компенсировала танцевальную эгоистичность красавца премьера.