Анатолий Сердюков не первый военный министр, которого допрашивают следователи. Первый случай ареста министра в России тоже касался военного ведомства
К делу, о котором я хочу рассказать, приложили руку несколько генерал-прокуроров, и всем им пришлось отстаивать свою позицию перед императором.
Во время Первой мировой войны генерал-прокурор (глава Сената, наблюдавший за законностью деятельности правительственных учреждений; одновременно занимал пост министра юстиции). Иван Щегловитов получил донесение о совершении в Ставке Верховного главнокомандующего серьезного государственного преступления. Для расследования Щегловитов направил в Ставку товарища прокурора Петроградской судебной палаты Жижина. Речь шла о шпионской деятельности в пользу Германии полковника Сергея Мясоедова.
Вскоре были обнаружены факты, бросающие тень и на военного министра Владимира Сухомлинова. Стало известно, что министр принял Мясоедова на службу, несмотря на "заявленные ему предосторожности" относительно этого человека, сообщал ему секретные сведения и поддерживал с полковником дружеские отношения.
"В видах соблюдения достоинства судебной власти"
Жижин хотя и проводил расследование под наблюдением ставки, но полученные указания начальства выполнял четко --направлял секретные донесения Щегловитову, а после отставки Ивана Григорьевича его преемнику — Александру Хвостову. Последний доставлял эти рапорты на высочайшее усмотрение. Представив очередной рапорт, Хвостов обратил внимание государя на особую важность приведенных в нем фактов, указывающих на связь бывшего военного министра с врагом. Но Николай II вскоре вернул эти материалы без всякой резолюции. Когда игнорировать "изменнические действия" Сухомлинова стало уже невозможно, была образована Верховная следственная комиссия, состоящая из членов Государственной думы и Государственного совета.
Комиссия работала ни шатко ни валко. Создавалось впечатление, что правительство пытается тормозить дело. Однако улики были настолько вескими, а преступление Сухомлинова настолько тяжким, что Хвостов добился назначения официального следствия, которое по его выбору производил сенатор Кузьмин, чья "чистота и самостоятельность" считались бесспорными.
К началу 1916 года генерал-прокурору стало ясно, что необходимо арестовать Сухомлинова. Он доложил дело председателю Совета министров Борису Штюрмеру. Тот вначале засомневался в целесообразности такой жесткой меры, но когда Хвостов припугнул того возможностью побега Сухомлинова, согласился. После этого Хвостов доложил и государю о том, что намерен арестовать Сухомлинова.
Николай II ответил весьма неопределенно:
— Да-да, я понимаю, что вы не испрашиваете указаний, я сам и не дал указаний...
По существующей тогда процедуре постановление об аресте Сухомлинова подписал сенатор Кузьмин.
Бывший военный министр, отставной генерал от кавалерии Сухомлинов был арестован и заключен в Трубецкой бастион Петропавловской крепости в апреле 1916 года. Перед этим помогавший в проведении расследования сенатор Богородицкий допросил генерала в его квартире. Ему было официально предъявлено обвинение по статье 108 Уголовного уложения, то есть в способствовании и благоприятствовании неприятелю в его военных и иных враждебных против России действиях и шпионаже. По этой статье виновный мог быть подвергнут смертной казни.
Окончив допрос, сенатор Богородицкий сообщил бывшему министру, что, поскольку тот обвиняется в исключительно тяжком преступлении, вынесено постановление о его аресте. Сухомлинов некоторое время сидел молча, как бы в оцепенении, а затем, поклонившись, хрипло проговорил:
— Я к вашим услугам и считаю своей первейшей обязанностью подчиниться суровому велению закона.
В крепости Сухомлинову были предоставлены льготные условия содержания: в камере поставили складной столик и кресло, на кровати появились настоящий матрац и постельное белье, ему разрешалось гулять два часа в день (в два приема). Комендант крепости, старый знакомый Сухомлинова, бывший командующий войсками Одесского военного округа генерал Никитин, посещал арестованного в его камере.
"Повелеваю прекратить дело"
После ареста Сухомлинова начались неустанные хлопоты о нем высших сановников и даже самой императорской четы. Уже на следующий день к Хвостову явились ходатаи, говорившие, что "несчастный старик" арестован необоснованно и что государь конечно же будет "огорчен такой мерой". Генерал-прокурор разъяснил им, что императору уже все известно, а арест Сухомлинова произведен правильно.
Николай II во время докладов Хвостова всегда интересовался ходом расследования и спрашивал, нужна ли такая крайняя мера к старику, который "никуда не убежит".
Давление на генерал-прокурора шло со всех сторон. Однажды премьер-министр Штюрмер сказал ему, что императрица Александра Федоровна крайне встревожена тем, что Сухомлинов содержится в крепости. Будь он в тюрьме, она бы скорее примирилась. На это Хвостов твердо ответил:
— Почему же вы не могли доложить императрице, что заключение Сухомлинова в крепость вызвано именно соображением по возможности облегчить ему содержание под стражей? Судебной власти нужно только, чтобы он содержался в одиночном заключении. Между тем, если бы он был заключен в тюремное здание, он подвергся бы общему тюремному режиму.
Тем не менее Штюрмер предложил Хвостову самому объясниться с императрицей. На следующий день Александра Федоровна приняла генерал-прокурора. Государыня была обходительна, но стала указывать на невозможность совершения военным министром такого тяжкого преступления. В конце беседы Александра Федоровна сказала, что верит Хвостову, но тут же добавила:
— Может быть, вас все же обманывают...
Прокурор был непреклонен. Он ответил, что хорошо знает людей, которые ведут следствие, и что собраны неопровержимые доказательства виновности Сухомлинова.
Очередная стычка между императором и Хвостовым произошла в Ставке. После рассмотрения какого-то материала, принесенного генерал-прокурором, Николай II, отойдя к окну, неожиданно сказал:
— Повелеваю вам прекратить дело Сухомлинова.
Александр Алексеевич ничего не ответил. Тогда государь, повернувшись к нему лицом и немного повысив голос, повторил свое распоряжение, спросив прокурора, почему тот молчит.
— Думаю, как бы лучше исполнить волю вашего величества,— ответил Хвостов.— Прекращение дела о Сухомлинове, безусловно, вредно для государства и для династии. Но если вы, ваше величество, настаиваете на том, то я бы сделал так: я бы прекратил дело по собственному почину. Не сомневаюсь, что скоро вред такой меры станет очевидным. Тогда ваше величество может уволить меня как неугодного министра юстиции, а имя ваше не будет к этому прикосновенно.
Николай II удивленно поднял брови, однако быстро взял себя в руки. Взвесив все "за" и "против", государь принял решение — он отказался от намерения прекратить уголовное преследование Сухомлинова. Хвостов покидал Ставку победителем.
По этому случаю известный правовед того времени Сергей Завадский писал: "Я смею думать, что А. Хвостов избрал единственный путь, на котором была вероятность успеха; такое щепетильное желание оградить царское имя от нареканий даже за действительно отданное царем распоряжение тем более исключительно, что обычно сановники наши предпочитали свои ошибки прикрывать именем монарха".
30 июня 1916 года состоялся очередной доклад императору. На сей раз Хвостов представил государю фотоснимки с различных следственных документов, писем Сухомлинова, его дневника. Этот доклад "с иллюстрацией" произвел на Николая II сильное впечатление. Тем не менее император неожиданно предложил Хвостову взять отпуск. Министр сказал, что он не может покинуть министерство более чем на две недели. На это государь ответил:
— Когда вернетесь, приезжайте ко мне с докладом, потом опять уезжайте в отпуск, потому что нужно беречь ваши силы.
Хвостову пришлось подчиниться, и он взял отпуск. Однако уже через неделю он был освобожден от должности министра юстиции и генерал-прокурора.
"Общественное мнение сильно взбудоражено"
Назначенный на его место Александр Макаров оказался таким же несговорчивым и также отказался прекратить дело Сухомлинова. Однако удержать бывшего военного министра в крепости он не смог. Император продолжал давить и на Макарова, и на министра внутренних дел Протопопова. Последнему он говорил о Сухомлинове:
— Неужели я поверю, что он изменник; просто легкомысленный человек. Мне его жалко, старика. Что вы думаете, если ему поменять меру пресечения, выпустить под домашний арест.
Протопопов ответил, что это может вызвать "большой шум". И все же 11 октября 1916 года Сухомлинов был переведен из крепости под домашний арест.
Освобождение Сухомлинова не удовлетворило ни его сторонников, ни императора. Николай II направил генерал-прокурору Макарову телеграмму с повелением прекратить дело. И только в результате категорического возражения Макарова монарх согласился не приводить в исполнение свое повеление.
Заступивший на место Макарова генерал-прокурор Николай Добровольский, считавшийся ставленником Распутина и ближе всех своих предшественников стоявший к царской семье, также не стал прекращать дело Сухомлинова. После обстоятельного доклада производившего следствие сенатора Кузьмина и наблюдавшего за ним обер-прокурора Носовича Добровольский пришел к выводу, что имеются все основания для предания Сухомлинова суду. Об этом он решил поговорить с Николаем II. Добровольский представил государю специально составленный схематичный план "окружавшего Сухомлинова немецко-австрийского шпионажа". Слушая Добровольского, император очень волновался. По мере того как перед ним разворачивалась "картина отягчающих Сухомлинова улик", волнение это усиливалось. Государь не раз прерывал доклад восклицаниями:
— Неужели это все так?! Я бы никогда этому не поверил! Я так верил этому человеку, я не только уважал его, я его прямо любил!
Добровольский продолжал говорить. Император, не выдержав, воскликнул:
— Это какой-то кошмар! Он казался мне таким чистым, честным и бесконечно преданным человеком!
Добровольский, сделав небольшую паузу, заметил:
— По закону по окончании следствия материалы должны быть представлены вашему величеству для испрошения согласия на внесение дела в 1-й департамент Государственного совета на предмет предания Сухомлинова суду.
Николай II промолчал...
Пытаясь усилить свои позиции, генерал-прокурор продолжил:
— Смею заметить, ваше величество, что общественное мнение сильно взбудоражено и осыпает нас, я имею в виду правительство, судебную власть, обвинениями и даже угрозами, считая, что мы стремимся это дело затушить. Мой верноподданнейший долг вынуждает меня доложить вам, что в случае вашего несогласия на передачу дела в Государственный совет все эти обвинения будут обращены против вашего величества.
Император напрягся и, глядя прямо в глаза Добровольскому, сказал:
— После всего, что я от вас слышал, очевидно, что дело должно быть рассмотрено Государственным советом. Только суд может оправдать Сухомлинова, если на это у него будут какие-нибудь надежды.
В начале февраля материалы следствия были предъявлены Сухомлинову для ознакомления, а в марте предполагалось представить дело государю и в Государственный совет. Но времена изменились. После Февральской революции дело попало в руки нового генерал-прокурора — Александра Керенского. Преступление, совершенное человеком, облеченным особыми министерскими полномочиями, настолько взбудоражило общество, что Временное правительство вынуждено было передать дело на рассмотрение Сената. Предварительно обер-прокурор Носович, который должен был выступать обвинителем на процессе, в течение нескольких дней докладывал материалы дела на Чрезвычайной следственной комиссии. Он прочитал членам комиссии составленный им обвинительный акт, а также подробно привел все улики, собранные следствием.
Дело Сухомлинова рассматривалось сенатом с 10 августа по 12 сентября 1917 года. Председательствовал на процессе сенатор Таганцев, обвинение поддерживал обер-прокурор Носович, а защищал бывшего министра адвокат Казаринов. Большого интереса процесс уже не вызывал.
Противостояние Временного правительства и большевиков, положение на фронте — все это затмило процесс. Кроме того, в народе сомневались, что лишь немного перекрасившийся царский Сенат осудит изменника. Наиболее радикально настроенные слои общества требовали немедленной расправы. Однажды к зданию суда подошли солдаты, которые потребовали выдать им Сухомлинова для суда над ним в казармах. После этого в целях безопасности бывший министр из-под домашнего ареста был снова переведен в Петропавловскую крепость.
Вскоре состоялся суд. Он признал Сухомлинова виновным в государственной измене, в бездействии и превышении власти, а также в подлогах. В окончательном виде приговор был объявлен 20 сентября. Сухомлинова приговорили к лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы.
Такая перспектива мало устраивала осужденного, и он стал писать ходатайства. Последний министр юстиции Временного правительства Павел Малянтович разрешил ему отбывать наказание в крепости. После Октябрьской революции Сухомлинов был переведен в тюрьму "Кресты", откуда 1 мая 1918 года освобожден по амнистии. Затем он сумел тайно перебраться за границу. Жил в Германии, где писал мемуары. Там Сухомлинов прожил еще восемь лет и умер в Берлине.