«Знакомые советские рифмы»

Преподаватель литературы с 35-летним стажем Елена Вигдорова обсудила с Анной Наринской, есть ли логика в новых списках книг и других реформах российского школьного образования.

Анна Наринская: Преподавание литературы в школе последние года два обсуждается так страстно и сбивчиво, что трудно добраться до сути. Вот, например, список "100 книг", спущенный недавно Министерством образования, и объявление об экспериментальном вводе в некоторых школах "модернизированной программы", в которой несколькими классическими произведениями пожертвовали в пользу текстов современных авторов,— в жарких дискуссиях эти два события как-то слились в одно...

Елена Вигдорова: Нет, это две разных вещи: "100 книг" предлагаются для внеклассного чтения, а "модернизированная программа" — это то, что, скорее всего, ждет школьников в будущем в обязательном порядке.

А. Н.: "100 книг" — это же ответ Министерства образования на предвыборное пожелание Владимира Путина. В одной из программных статей он тогда предложил "в рамках выработки общего для всей страны культурного кода" составить список их 100 книг, этот код несущих. И вот спустя год Министерство образования разразилось списком, куда вошли, например, роман Валентина Пикуля "Реквием каравану PQ-17" и исследование Александра Горянина "Россия. История успеха". А "модернизация" программы, предлагающая вроде бы разменять Куприна с Пелевиным — это продолжение школьной реформы. То есть, да, это разные вещи, но все-таки на каком-то теоретическом, общем уровне между ними, кажется, есть связь.

Е. В.: Это, по-моему, связь на уровне знакомых советских рифм. Когда, например, перед апофеозом репрессий запрещают аборты. То есть накануне того, как уничтожить массу человеческих жизней, запрещают — вполне "гуманно" по тем временам — покушаться на жизнь плода. Мне кажется, что это буквально из этой серии. С одной стороны — идет поход против образования, против образования вообще и против гуманитарного образования в частности, и ясно, что ничего хорошего от этой "модернизации" ждать не приходится, а с другой — вот теперь каждый у нас прочитает 100 книг. А среди них все-таки есть не только те, которые вы упомянули, но и замечательные — "Очарованный странник" Лескова, "Дар" Набокова. Хотя при этом не забыли нам вернуть, впарить "Как закалялась сталь" и "Повесть о настоящем человеке".

А. Н.: Вы знаете, этот список на меня в первую очередь производит впечатление страшной халтуры. Что это не то чтобы даже нам что-то намеренно впаривают, а просто взяли какой-то "РОНОшный" список начала 80-х и добавили, с одной стороны, философа Ивана Ильина, а с другой — Довлатова. Вообще, когда глядишь на этот перечень, все разговоры о неизвестно кем предложенных "пяти тысячах наименований", из которых эти книги будто бы отбирали никому не известные эксперты, кажутся просто смехотворными.

Е. В.: Мне это скорее напоминает, как в начале 90-х я приехала к подруге в Израиль и ее сын — школьник — показал список русской литературы, который им дал учитель. Я тогда удивилась — уж больно он был странный. А моя подруга — филолог — сказала: "Ну как же, что у него было в чемодане, то он и ввел в программу". Но хоть эти "100 книг" и производят впечатление некоторой свалки, все же в списке есть высокая, скажем так, идеологическая направленность. Из него всякому становится ясно, что у нас была великая эпоха, великая страна и в ней было много республик. Западная литература нам конечно не нужна, никаких там шекспиров, а вот бывшие советские республики — это обязательно. Кто знает — может быть, мы их обратно завоюем? То есть это, конечно, дурацкий список, но это дурацкий имперский список. И вообще, не должно быть "путинских списков" ни по литературе, ни по чему другому. Когда Иосиф Виссарионович высказался в том роде, что "Девушка и смерть" Горького посильнее "Фауста" Гете, то, скажите, кто бы мог себе позволить не прочитать этого великого произведения? И вполне может дойти до того, что если Путин нам рекомендует 100 книг, то попробуйте их не прочитать.

Но все-таки сейчас, мне кажется, шум, поднявшийся вокруг этого списка, отвлекает внимание от других — по-настоящему серьезных — проблем.

А. Н.: А что для вас "по-настоящему серьезные" проблемы?

Е. В.: Да то же, что и для всех. Объединение классов — когда два небольших класса в параллели сливают в один большой. Объединение школ. Таких историй уже очень много. Когда хорошую небольшую школу "сливают" с большой и бессмысленной и меняют директора. Изменившаяся система финансирования школ, про которую я, как неспециалист, могу рассуждать, конечно, не в деталях, а только со своей колокольни. И с этой колокольни я могу сказать вот что: школе сейчас невыгодно иметь преподавателя высокого ранга — четырнадцатого или пятнадцатого разряда,— потому что на него уйдет слишком много денег. И вообще, страх переплатить учителям он все время присутствует. Считают, может быть, что они могут зарваться.

Уже ясно, что потихоньку будет снижаться количество гимназий, лицеев, спецшкол — потому что всех надо учить одинаково. Почему всех надо учить одинаково? Вы не знаете? Вот и я не знаю.

А что до списков — у нас есть главный список книг. Это школьная программа. Она чуть-чуть меняется, но в принципе идет из века в век. Есть Пушкин, есть Лермонтов — ну и слава богу.

А. Н.: Чуть-чуть меняется? А, по статистике, количество часов литературы в старшей школе за последние 20 лет уменьшилось вдвое! И теперь за счет этих часов надо будет проходить Пелевина и Улицкую, а не того же Куприна. Что, по-моему, неправильно, потому что модные современные книжки дети и так прочтут, а Куприна — нет.

Е. В.: Они не только Куприна не прочтут, но и Толстого — эти четыре тома их просто пугают. Не говоря о том, что современную литературу учителям трудно давать — она еще не отстоялась и к тому же совершенно методически не разработана. Вообще в школьной программе должен быть тот костяк классики, который был всегда. И та литература ХХ века, без которой нельзя уже воспринимать историю культуры. Для нас культурный ландшафт ХХ века очень сильно изменился с отменой цензуры. Когда мы "официально", так сказать, узнали, что существует "Дар" Набокова. Когда появился Солженицын, и мы поняли, что самой смелой книгой ни в коей мере не является "Иду на грозу" Даниила Гранина. Когда появилась "Жизнь и судьба" Гроссмана и стало понятно, что без симоновских "Живых и мертвых" можно вполне обойтись. Поэтому программа литературы ХХ века должна быть серьезнейшим способом переосмыслена.

А. Н.: А что вообще, по вашему мнению, произошло с преподаванием литературы в последние годы? Ну если попытаться "измерить общую температуру по больнице".

Е. В.: А как ее мерить? Даже в советское время, когда вроде бы уроки литературы были идеологизированы до невозможности, бывало по-разному. Мне довелось учиться у очень серого словесника и у абсолютно гениальной учительницы. Такая была Калерия Федоровна. В 68 году в обычной московской школе она вела факультатив по серебряному веку. И были занятия по Гумилеву. Начинала она их так: "Ну сначала скажем, что он бяка, а теперь начнем разговор". А в 76 году, еще даже не закончив институт, я пошла работать в школу в совершенно пролетарском районе, где рядом со мной работала замечательная учительница Валерия Михайловна Герлин-Айхенвальд — знаменитая Вава Айхенвальд. Потом ее, как диссидентку, правда, из этой школы попросили. И все же некоторое время она там преподавала — с блеском.

Но степень профанации была колоссальной. Вот я помню выпускной экзамен. Все дети, разумеется, должны получить "положительные" отметки. Меня посадили в класс, и я писала сочинения за нескольких двоечников. А Валерия Михайловна время от времени заглядывала в класс и говорила: "Лена, помни, ты пишешь на тройку".

А. Н.: То есть все упирается в личность учителя? Но тогда как-то выходит, что все зависит от персоналий, а с чиновников от образования взятки гладки. Нет, нельзя на территории огромной России рассчитывать только на хороших учителей.

Е. В.: Рассчитывать на них нельзя. Но можно их взращивать. А не угрожать закрытием будто бы неэффективным, согласно неясно каким рейтингам, вузам. Не сливать классы, так чтобы учителю не хватало на учеников времени и он не мог быть хорошим просто по умолчанию.

А. Н.: И зачем же все это делается? Знаете, когда на радио обсуждают проблемы образования, туда обычно наперебой начинают звонить люди и утверждать, что нынешние реформы — это намеренная "дебилизация" населения. Понятно, что я думаю обо всех этих теориях заговора, но иногда тянет с ними согласиться.

Е. В.: Я тоже не сторонник теорий заговора. Но о том, что любому правительству удобнее управлять стадом баранов, чем образованными людьми, писал еще Денис Фонвизин в пьесе "Недоросль". Там Стародум говорит, что для того, чтобы управлять просвещенными подданными, государь должен быть премудрым. А чтоб управляться с, как он говорит, истуканами, премудрости не надо: "Крестьянин, который плоше всех в деревне, выбирается обыкновенно пасти стадо, потому что немного надобно ума пасти скотину". В общем-то, так оно и есть.