Повторение проклятого

Людям свойственно считать, что живут они в годину невиданных злодейств, но мир, что бы там люди ни воображали, сходит с ума однообразно. Новые краски для новых войн не нужны: все уже описано. Радикальные британские звезды, диверсанты мировой фотографии (или антифотографии) Адам Брумберг и Оливер Чейнарин напомнили о "Хрестоматии войны" (1955) старого, доброго Бертольта Брехта (ББ): оказалось, нет художника актуальнее. Впрочем, ББ — уникум, чей гений жил душа в душу с холодным разумом: лишь он один претворил марксизм в полнокровное искусство.

"Хрестоматия" ужасов мировой войны — 85 газетных фотографий: ББ "присвоил" их, сопроводив чеканными четверостишиями, превратив из повода для стихов в иллюстрацию к стихам. Газеты были датские, шведские, английские — это вехи изгнания ББ, ухитрившегося, как колобок, уйти и от Гитлера, и от Сталина, и от Гувера.

Брумберг и Чейнарин присвоили уже самого ББ (как братья Чепмен — "Бедствия войны" Гойи), не тронув стихи, но наложив на "его" фото "свои": Ирак, Афганистан, Палестина, Гаити. Некоторые параллели нокаутируют: Брехт кажется Нострадамусом с его катренами. Снимок с воздуха пылающих складов горючего ББ подписал:

Столб дыма говорит — они здесь были.
Они сыны не света, но огня.
Пришли откуда? Из кромешной ночи.
Куда уйдут? Уйдут в кромешный мрак.

Склады — это мелковато для такого текста, а вот пылающие нью-йоркские "близнецы", подверстанные британцами,— в самый раз.

Ну а не какие-нибудь, а немецкие солдаты, позирующие с черепами афганцев,— Брехт использовал кошмарное фото: голова японского солдата, прикипевшая к броне танка,— такого нарочно не придумаешь.

Бывают и более извилистые ассоциации. Брехт осмыслил фото (1944) Роберта Капы — десантник в кровавом Ла-Манше — в контексте холодной войны:

Восходит солнце над нормандским взморьем.
Солдат из Мэна послан на войну.
По видимости, с жителями Рура,
Фактически, со сталинградцами.

Британцы подверстали сюда лихую, цветную абстракцию: это отдельная, злая и смешная история. Уникальную съемку Капы запороли в лаборатории: уцелела горстка размытых снимков, но брак стал символом истерического ужаса десанта. В наши дни все призы мира получают омерзительно глянцевые снимки страданий, и люди склонны доверять нечетким — в ауре истины и риска — фото. Хотя нечеткость — уже инструмент манипуляции. Так, сам черт не разберет, кто кого и вообще в какой стране избивает в мутных роликах, вроде бы обличавших режим Каддафи и оправдавших интервенцию в Ливию.

В 2008 году армия привезла толпу журналистов, включая Брумберга и Чейнарина, в афганскую провинцию Гильменд. В первый же день убили техника с BBC, а шахид взорвал девять афганских солдат, на второй — погибли три британских солдата. Снимать это армейская цензура запретила — можно было снимать пресс-конференции и визит герцога Йоркского — но наши герои и так приехали без камер, зато с 50-метровым рулоном фотобумаги. На пятый "день, когда никто не умер" они на 20 секунд выставили 7-метровый отрезок рулона на солнце: вот вам и цветные абстракции.

Не банальный протест: против цензуры, и смерти тоже, и бизнеса на смерти (могли украдкой снять трупы и получить приз), и фото вообще, и культа плохой картинки. Ну, и кто скажет, что эти абстракции — не "письмо с фронта"?

"Хрестоматия-2" ассоциируется с дадаизмом, с Джоном Хартфильдом, коммунистом и изобретателем фотомонтажа. Сами соавторы воспели коминтерновский авангард, извлекли из небытия — к стыду историков — на выставке "Престиж террора" египетских сюрреалистов, в пику наци декларировавших (1938): "Да здравствует дегенеративное искусство".

Строго говоря, "Хрестоматия-2" — не альбом фотомонтажей: фото перекрывают друг друга, как в палимпсесте — рукописи поверх более древнего текста. Но идеология — агитпроповская, бьет наотмашь, и возразить нечего. "Хрестоматия" бесхитростно, но мощно заявляет: в новой мировой войне роль нацистов исполняют янки и израильтяне. Буш и Рамсфелд — наши Гитлеры. Добро пожаловать в постмодернистский Освенцим: Абу-Грейб, Гуантанамо. Коллеги, вы — суки, жадно снимающие 15-летнюю гаитянку, расстрелянную полицией: она тащила из разрушенного землетрясением дома два пластиковых стула и три картинки в рамках.

Вообще-то, странно, что Брумберг и Чейнарин сделали такой альбом, если вспомнить их проект "People in Trouble Laughing Pushed to the Ground", где трагедия — повод для игры слов. "People in Trouble" — и "человек в беде", и "житель района волнений": "волнениями" англичане официально называли гражданскую войну в Ольстере. Соавторы отобрали фото из архива, созданного (1983) активистами из Белфаста, чтобы дать объективный взгляд на Ольстер: и кровавые, и бытовые. Но выставили, укрупнив, детали этих снимков. Не поймешь, что там с парнем, валящимся на землю: пуля попала или собутыльник шутливо толкнул.

То есть пару лет назад Брумберг и Чейнарин доказывали, что фоторепортаж не то что в кризисе, а в агонии, и ничего из него не понять. А теперь декларируют — как ББ, написавший в 1931 году, что "в руках буржуазии фотография стала ужасным оружием, направленным против правды": "Все, что выдает камера,— политический документ. Если я сниму ковер, это будет политический документ".

Такого пафоса мир не припомнит со времен Годара-маоиста и "Красных бригад".

Мне кажется, что противоречия между ольстерским циклом и "Хрестоматией-2" нет. Фоторепортаж агонизирует в том смысле, что его шедевры рождены эпохой, когда фотография была оружием. Тот же Капа — знал, на чьей он стороне. Теперь политический репортаж — как и политическое кино — мутировали в гуманитарные репортаж и кино. Демонстрируя чистое страдание, они оставляют за кадром вопрос "кто виноват?". Хотя, с чего бы вдруг мир населяли одни лишь жертвы? А репортаж, похоже, невозможен без священной ярости фотографа, о чем и напомнили наглые британцы.

Mack, First Limited Edition, 2011
www.mappeditions.com/warprimer2

Пусть сдохнет как собака, вот желанье
Мое предсмертное. Лишь умерев,
Я наконец заговорил без страха.
Ведь мой сосед, сверчок, меня не выдаст.

Столб дыма говорит — они здесь были.
Они сыны не света, но огня.
Пришли откуда? Из кромешной ночи.
Куда уйдут? Уйдут в кромешный мрак.

Взгляни теперь на шлемы побежденных!
Но мы погибли, не когда они
С нас были сброшены смертельной пулей,
А в ту минуту, как мы их надели.

Ты — сладкий приз в глазах хозяев мира.
Меж ними за тебя идет грызня.
И каждый верит в собственное право,
В святое право выпить кровь твою.

Добро пожаловать! Но разве можно
Вам верить? Вы хотите переждать,
Как тот с зонтом ходивший джентльмен(*),
Мечтавший, чтоб с Иваном бился Ганс.

(*) Имеется в виду Невилл Чемберлен, подписавший Мюнхенский договор с Гитлером.

Не забывай: твои погибли братья
За то, чтоб ты мог оказаться здесь.
Так не ленись, не отвлекайся, думай,
Учись учиться и учись с умом.