Размышления писателя о том, как мы в этой жизни располагаемся
Фото: Валерий Левитин, Коммерсантъ / купить фото
Сегодня честный и принципиальный человек совсем другой.
Он не говорит, не возражает.
Он соглашается, но делает по-своему.
Он не знает ничего утомительнее и бесполезнее возражения, спора, убеждения, уговоров, речей.
На что силы тратить?
На подсвечивание себя в темноте?
Кого вы сумеете убедить?
Того, кто прекрасно вас понимает и поступает, как раньше.
Он выбрал такой путь.
За это ему платят — деньгами, должностью, мигалкой.
Он согласится и не изменится.
Как и вы.
Только путь его нечестен.
Ваш, по крайней мере, честнее.
Ему не верят, но подчиняются.
Вам не подчиняются, но верят.
Вы не можете, как он.
Он не может, как вы.
Вдруг катаклизм какой-то — садится в тюрьму либо такой, как он, либо такой, как вы, в зависимости от того, кто победит.
Вы оба живете, как того хотите.
У него лозунг, у вас жизнь.
Он придумывает старым вещам новые имена.
Вы называете вещи своими именами.
Его поддерживает большинство.
Вас — друзья.
Вы живете свой жизнью.
Он — чужой.
Вы выбирать друзей можете.
Он — нет.
Каждому каждое.
А, говоря грубо, еще в советское время стало ясно: молчание — знак несогласия.
Борьба со смыслом кончилась
Дискотеки меня достали и приучили.
Смысл я перестал искать.
Бессмысленно искать там смысл.
Бессмысленно бороться с матом, когда он самого тебя переполняет.
Он вытеснил язык.
Он сам стал языком.
Ребята владеют матом и английским.
Я — только матом.
Они еще компьютером.
Я — лишь карандашом.
Они по SMS.
Я одинок.
Но что-то же они друг другу пишут.
Значит, умеют.
Я вместе с ними торчу у обнаженной женщины часами.
Есть на что... Есть...
Не жду другого от нее!
Никто не ждет.
Все, что могла, она нам показала.
Я хохочу со всеми в клубе смеха.
Как только доберутся до того, с чего я начал, мне станет грустно.
А пока идет развитие.
Я с ними.
Они ж действительно хотят.
И я хочу.
Кто нам помешает?
Изобличать того, кто пришел в гости, занятие приятное.
Ребята понимают.
Пропал намек.
Путем удара в лоб, пинка под зад исчез намек.
Чтобы не тратить время.
А я неподалеку.
Если я вижу Юрмалу, любую — не отрываюсь.
Вернее, отрываюсь, зажигаю и торчу по полной.
Как не торчать!
Смешат сильнее нас!
Не глубоко. Но круто.
Что мы от них хотим по эту, то есть по нашу сторону экрана?
Как мы остановим антициклон? Лесной пожар?
Политика, как оказалось, самое простое.
Поэтому так много их, категоричных, безапелляционных, с позицией, спорами и обсуждением, но без признанья чей-то правоты.
Такие споры!
Так изменилось время.
Жизнь не та.
Мы ищем смысл в себе.
В своих словах.
В своих поступках.
В истории России.
Даже в истории евреев и русских.
Откуда, как распространились и русские насколько.
Мы ищем то, чего не потеряли.
То есть истину.
Какой тут юмор?
Что мы к телевизору?
Где он возьмет?
Вы видели их лица?
Такими мы можем стать в любой момент, как только к нам поступят деньги.
Не много маленьких, а часть больших!
Как следует, чтоб сзади пароход на катере догнать.
Раньше на зарплате, на отдыхе мы находили смысл...
Смысл бесплатен, на нем не заработаешь.
Когда мы стали зарабатывать, мы потеряли смысл.
Не потеряли.
Мы отказались от него в уме.
Он же бесплатен.
Сегодня платят люди. Не государство.
Они сегодня покупают отдых.
А не труд!
Для смысла и высоких взлетов есть спецплощадка за Академией наук.
Там собирают на пропитание мыслящих существ продукты.
Адресно!
Вязанки хвороста, бутылки питьевой воды, тушенку, перевязочные средства.
Малый бизнес, как только весь разбогатеет, возьмет на содержание смысловиков.
В короткой схватке юмора и разума последний проиграл.
Но! Не унывайте, умники.
Она разделась!
Торчите возле молодежи, вдруг удастся присовокупиться.
Пятиканальный суперсекс...
Я понял, чем мы занимались в гражданскую, в плену, в войну, в июне сорок первого, в конце сорок четвертого...
Взрывной волной нас бросило друг к другу и началось...
История настолько сексуальна...
Не только города переходили из рук в руки...
Извините, я, кажется, мирюсь с прошедшим, художественно нагрянувшим на нас не так давно.
Так вот, оказывается, как было...
Вот это сериал!!!
Гражданская война полов.
Короче, ваш,
Отнюдь не твой, по-прежнему.
Смирись уже!
Ваш автор
Добавляем заход солнца
(Наблюдения)
I
На коньяке я могу выдать две-три мысли в час.
Одну остроту в десять минут.
На водке — три-четыре претензии к правительству и один вопрос к Думе: откуда они?
На сухом вине — до изжоги успеваю помрачнеть, очень скверно обо всех подумать.
На шампанском — несу чушь довольно далеко и долго.
На шампанском с водкой и борщом — маршрут короткий: стул, стул, пол, стул, стул, стул, постель в гостях, в одежде и в носках, поиски туалета ночью и страшный испуг от собственного отражения в трех зеркалах.
Коньяк распускает руки, ищет колени, но держит разговор. Две-три шутки в двадцать минут. Сохраняет адекватность и умеренный оптимизм. Окрашивает жизненный горизонт в радужные желтоватые тона. То есть добавляет в московский вечер заход солнца.
II
Коньяк я не вижу.
Я его слышу.
Я слышу свои слова после него.
Наш — тяжелит, печалит, тянет на сторону, подсказывает телефон.
Их — развязывает, освобождает.
Идет острота за остротой, вступает жест и текст.
Подходит вдруг цитата.
Откуда?
Не читал...
Читал когда-то.
Все освободилось, подплыло к языку...
Пять звездочек.
"Курвуазье".
Восход солнца в 23:00.
Природа оживилась.
Невзирая на телевидение, наша жизнь очень не совсем хорошая очень.
На его похороны пришли все три бывшие жены.
И первая закатила истерику: "На кого ты нас оставляешь?!"
Хотя все три давно замужем.
Инициалы:
— Я.Я. Френкель.
— И.Я. Финкель.
— А.Я. Гурфинкель.
Алименты — это когда один расплачивается за троих.
— Вы живете в Москве?
— Нет. Я для этого выезжаю.
Он был так крепко облучен, что рядом хотелось выпить под его дыхание.
Жили-были три кота и решили они образовать фирму "Трикотаж".
Но название уже давно кто-то застолбил.
Как мы располагаемся.
Подчиненные — хвостами наружу, головами внутрь.
Начальники — хвостами внутрь, пастью наружу.
Весь народ — дитями внутрь, бабами наружу, мужиками по периметру.
Есть свидетельство о рождении.
Есть свидетельство о смерти.
Где свидетельство о жизни?
Если в артель портовых грузчиков попадал нежелательный человек, двое клали ему мешок на спину на один сантиметр ниже, и он его, подбрасывая, подправлял.
К концу смены он падал от усталости.
Он не мог понять, что, прежде чем хватать мешок, надо наладить отношения.
Опоздание на концерт
Когда он понял, что может разговаривать с людьми?
А когда самолет в Воронеж опоздал на три с половиной часа.
И он опоздал на свой концерт, и он влетел в фойе, набитое людьми в пальто и с вещами.
И тогда он попросил прощения.
И повел их в зал.
И достал из кофра концертный пиджак и туфли.
И достал из сумки портфель.
Комментируя каждый предмет.
И на их глазах переоделся.
И сказал: "Теперь я артист. А вы теперь публика".
И они сняли пальто и сверкнули камнями, блеснули кольцами и зааплодировали.
И у него была их любовь.
А у них осталось впечатление от него.
И все вдруг почувствовали, как изменился он и как изменились они с последней ступенькой на этот простой дощатый помост.
Отношения к отношениям
Безропотность — раздражает.
Безрадостность — угнетает.
Скупость — возмущает.
Тупость — отталкивает.
Ум — утомляет.
Юмор — обижает.
Аппетит — удивляет.
Болезнь — приучает.
Любовь — выжигает.
А доброта — согревает то, что лечение продлевает.
Успокой, успокой...
Избавь от зависимости меня и моей.
Не прошу силы и крепости, с этим связано не мое...
Избавь от надежд...
Если суждена радость — пусть будет внезапной.
Дай, наконец, умение оценить свое и чужое.
Избавь от ожидания.
Куда девать то, что сделал?
Делаю для чего?
Избавь от цели.
Если кто-то хочет слушать меня, должен ли говорить?
Имею ли право на раздражительность от глупости и глупость ли это?
Как определять и судить чужое, не зная своего?
Если не лишний, пусть не замолкают, когда вхожу.