Декоративно-прикладное величие
Кунсткамера в Вене
"Пусть другие ведут войны — ты же, счастливая Австрия, заключай браки" — таков был общеизвестный девиз, описывающий суть политики Габсбургов. Не за век, конечно, и не за два, но упорная целеустремленность брачной дипломатии действительно принесла свои плоды, и некогда скромные феодалы швейцарского происхождения превратились в великую и могущественную династию, которая даже на вершине могущества продолжала закреплять политические альянсы, иногда менявшие судьбы Европы, свадьбами.
Но у Габсбургов, помимо неустанного плетения матримониальных планов, было и еще одно хобби. На протяжении столетий они оставались рьяными коллекционерами. Тон в собирательстве Габсбурги начали задавать еще в XVI веке. При этом императоры и эрцгерцоги из "австрийского дома" ставили перед собой довольно специфические коллекционерские задачи, что куда как заметно по вновь открывшейся после десятилетнего перерыва экспозиции их сокровищ — венской Кунсткамере.
Фото: © Wien, Kunsthistorisches Museum
Фото: © Wien, Kunsthistorisches Museum
Фото: © Wien, Kunsthistorisches Museum
Само слово "кунсткамера", собственно, означает всего-то "палата искусств", даром, что нам за этим словом мерещатся не столько произведения искусства, сколько заспиртованные уродцы, чучела экзотических тварей и костюмы туземцев. В типичной кунсткамере эпохи Ренессанса и раннего барокко все это было, но вот целями при собирании всех этих странных предметов были не только любознательность, развлекательность и просвещение. Это должно было быть упорядоченное по канонам гуманистической эрудиции представление бытия во всем его разнообразии. Не просто набор редкостей, но такой набор, где каждая редкость получает место в строго выстроенной энциклопедической системе. Обычно при этом возникало пять разделов: mirabilia, то есть чудеса (вот тут как раз и бывали двухголовые младенцы и чучела василиска), naturalia (естественнонаучные экcпонаты — редкие минералы, например), exotica (страусовые яйца, кокосовые орехи, изделия американских индейцев и так далее), scientifica (научный инструментарий) и artificialia (то есть редкие и драгоценные изделия рук человеческих).
Вена, строго говоря, не была единственным домом габсбургской коллекции раритетов. Эрцгерцог Фердинанд II создал свою знаменитую коллекцию в инсбрукском замке Амбрас. Еще более знаменитой была пражская кунсткамера императора Рудольфа II, не только одного из величайших меценатов позднего Ренессанса, но также известного любителя оккультных наук — идея кунсткамеры как грандиозного натурфилософского текста была ему особенно близка. Потом эти коллекции объединялись, многое было утрачено еще в XVIII веке, а оставшееся император Франц Иосиф I частью распределил по вновь учрежденным имперским музеям — этнографические редкости ушли в Музей этнографии, природные — в Музей естественной истории. Сейчас этот вроде бы понятный жест можно и оспорить; так, в Музее естественной истории, например, оказалась каменная плита с отпечатком доисторической рыбы — вроде бы чисто геологическая вещица, но дело в том, что в XVI веке эта плита была изящно оправлена и снабжена гравированным латинским стихотворением, сообщавшим, что это, мол, наглядное свидетельство всемирного потопа. То есть занимательность этой вещи вообще-то лежит за пределами чисто геологической проблематики — но что поделаешь, отдали так отдали.
От собрания венской Кунсткамеры вообще отделено многое из того, что в других европейских собраниях сокровищ и раритетов часто включается в экспозицию. Скажем, государственные регалии, принадлежавшие многочисленным государствам, троны которых занимали Габсбурги, равно как императорская коллекция священных реликвий, принадлежат сейчас все тому же Музею истории искусств, но показываются отдельно, в Хофбурге, и эта экспозиция носит название "Сокровищницы" (Schatzkammer). И тем не менее оставшаяся часть огромна: теперь под нее выделено двадцать залов Музея истории искусств.
И эта часть, конечно, в основном говорит об искусстве, а не о чудесах. Экзотические диковины если и появляются, то именно в художественном преломлении: кокос, ветка коралла или страусовый орех обязательно предстают в драгоценной ювелирной оправе.
Самым точным было бы сказать, что тут главным чудом обречено становиться само искусство. Чуть-чуть средневековых вещей, чуть-чуть итальянского Кватроченто и огромный, могучий корпус произведений мастеров XVI-XVII веков: геммы, рельефы, гобелены, часы, астрономические инструменты, кубки, блюда, чаши, лохани. Есть даже солонка — пожалуй, самая известная солонка в истории мирового искусства: громадная золотая "Сальера" Бенвенуто Челлини, сделанная для французского короля Франциска I и прибывшая в Вену в качестве подарка одного из последних Валуа, Карла IX, в благодарность за очередной династический союз с участием габсбургской принцессы. Все эти вещи одна за другой уверенно бьют рекорды по части виртуозности, учености, изящества и богатства, и к концу экспозиции чувствуешь себя несколько вымотанным не столько от обилия драгметаллов и самоцветов, а именно от самого красноречия этих предметов.
Но вот это самое интересное. В нашей научной номенклатуре "декоративно-прикладное искусство" — едва ли не клеймо, во всяком случае за последние лет восемьдесят все привыкли думать, что место у этого самого искусства подчиненное, что художественной, идейной и прочей мощи у него всего ничего, если сравнивать с той же живописью: куда там, одно украшательство. Но когда тебе это искусство предлагают в таком объеме и с таким уровнем мастерства, за его дискриминацию начинаешь обижаться.
Вена, Музей истории искусств