В Центральном Доме архитектора открылась выставка "Архитектурных мастерских" Дмитрия Величкина и Николая Голованова. Поскольку авторы являются первооткрывателями и самыми известными мастерами частной буржуазной архитектуры в России, представленные работы можно рассматривать как идеальные образцы ценностей нового русского быта.
До сего дня мастера, работающие в сфере частного интерьера, считались — как посмотреть — или архитекторами второго сорта, решающими локальные задачи по размещению джакузи в совмещенном санузле, или оппозиционерами, делающими настоящую архитектуру в подвалах и застенках расселенных коммуналок. В докризисную эпоху строительного бума "большие" архитекторы, украшающие столицу Зоопарком, комплексом "Охотный ряд" и центром Галины Вишневской, их за равных себе не признавали и в своем Союзе не показывали. Интерьерщики, в свою очередь, не жаловали большую архитектуру. Они создали оппозиционное большому Союзу Московское архитектурное общество (МАО), где проводили собственные выставки и откуда рассылали реляции прессе, где критиковали непрофессионализм лужковских архитекторов.
О создании МАО объявил как раз Дмитрий Величкин на своей ретроспективе полтора года назад. Общество базировалось на старой фабрике, и в этом была своя игра. Фото его интерьеров поражали контрастом с фабричным окружением, расселенные коммуналки он превращал в фантастические дворцы, где, правда, колоннам было тесно, зато творческому духу просторно. Это напоминало тайный советский просмотр видеокассеты о частной жизни голливудских звезд, проведенный в подвале клуба "Красный пролетарий".
Теперь же интерьер предстал как "большая архитектура". По количеству работ можно было подумать, что открылся очередной всероссийский смотр "Зодчество": за десять лет эти архитекторы сделали столько же, сколько вся страна за год. По тону приветствий, присутствию московских архитекторов всех возрастов и направлений, количеству приглашенных и т. д. вернисаж был устроен на уровне того, про что в союзных отчетах пишут: "Состоялся большой праздник нашей архитектуры".
Не знаю, был ли просчитан этот эффект авторами, но, сменив место, они спровоцировали вопрос: а чем отличается московский интерьер от лужковской архитектуры? До сего дня казалось: это — разные вещи; теперь возникли существенные сомнения.
Советская власть приучила население, что хорошая архитектура — это старая архитектура. Когда человек из пятиэтажки попадал в порядке профсоюзной экскурсии в императорский дворец с колоннами, мрамором, позолотой, зеркалами и каминами, он восклицал: "Как люди жили!" Это чувство и разделили с заказчиками Величкин с Головановым. Их творчество — песня о том, какая великая у нас была страна. Особняк Рябушинского, Елисеевский гастроном, Яр, Врубель, Блок. Несовременность этой архитектуры их мало смущает, они с восторгом продолжают старинную русскую традицию.
Та же советская власть приучила архитекторов, что в нашей боевой и кипучей буче без новаторства нельзя. Ибо где творческий поиск и чувство нашего сегодня? Поэтому с восторгом продолжая, они и новаторствуют. Время от времени колонны у них встают вверх ногами, но поскольку мрамор, позолота, зеркала и камины на месте, то все равно получается похоже на "как раньше", и заказчик с новациями согласен.
Традиций было много: тут тебе и особняк Рябушинского, и Сандуновские бани. Как выбрать, чего продолжать? Здесь главное значение имеет фактор места. Квартира на Тверской делается под Елисеевский гастроном, на Патриарших прудах — под соседние особняки эпохи модерна, на набережной — в классике, поскольку набережные у нас — Северная Пальмира. Так вот, все это представляет собой не что иное, как кредо московского стиля. Большие проекты Москвы также строятся на убеждении, что хорошая архитектура — старая, что необходимо не раздражающее глаз новаторство и стиль нового здания должен походить на соседа по месторасположению.
Несколько лет критики спорят о том, что такое архитектура новорусской квартиры. Попав в контекст "большой архитектуры", она проявила свою суть. Это — "московский стиль" в интерьере. Конечно, есть отличия. Поэтика этой архитектуры строится по принципу максимума великой традиции на квадратный метр площади, а в большой архитектуры счет традиции идет на гектары. Но на фоне фундаментального сходства нюансы как-то теряются. Московский стиль много ругали за странности вкуса — и, как выяснилось, напрасно. Он отвечает глубинным народным чаяниям. Когда московский заказчик накапливает деньги, он заказывает себе личный интерьер в стиле той "большой" архитектуры, которой Юрий Лужков бесплатно одаривает всех горожан.
ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН