Гастроли театр
Фото: Mario Del Curto
По традиции наряду с лучшими российскими спектаклями фестиваль "Золотая маска" привозит в Москву какой-нибудь европейский шедевр, показывая его в программе "Легендарные спектакли и имена". "Вещь Штифтера" швейцарского театра "Види-Лозанн" в постановке немца Хайнера Геббельса смотрела АЛЛА ШЕНДЕРОВА.
В театр Хайнер Геббельс пришел из музыки — для европейского режиссера этот путь вполне традиционен. Его, например, проделал и Кристоф Марталер, еще один бесспорный лидер современного театра. Режиссуре — в отечественном понимании этого слова — Геббельс не учился, то есть ему не вдалбливали пять лет подряд никаких клише про работу с актером и метод физических действий. Однако те, кто помнит предыдущие работы режиссера (лет десять назад в Москве в рамках Чеховского фестиваля показывали его "Черное на белом", "Хаширигаки" и "Эраритжаритжака"), подтвердят, что плетением изысканной театральной ткани режиссер владеет не хуже, чем музыкальной композицией. Впрочем, у "Вещи Штифтера", впервые показанной Геббельсом пять лет назад в Авиньоне, есть существенное отличие: там нет актеров. Вернее, ими становятся декорации, придуманные Клаусом Грюнбергом.
В прологе зрители разглядывают красивую, но пока безжизненную инсталляцию: на переднем плане — расчерченное на квадратики, подсвеченное снизу озерцо, справа — толстые трубы и пластмассовые кубы с водой. Вдали — нагромождение из четырех пианино и одного рояля: струны инструментов обнажены, а сквозь корпус прорастают ветви деревьев. Двое рабочих сцены оживляют пространство, засыпая в воду белый порошок (вода вскоре примется булькать) и открывая клапаны: озерцо наполняется до краев, толстенные трубы, по которым бьют пластиковые крышки, издают низкие тоскливые звуки. Свет меркнет, а когда загорается вновь, натюрморт превращается в пейзаж: ветви кажутся засыпанными снегом, инструменты, сами собой играющие Баха, приобретают очертания замков, а подсвеченные кубы с водой смотрятся террасами примостившихся у воды домиков.
Этот зимний пейзаж описал Адальберт Штифтер, немецкий романтик XIX века, чье сочинение так вдохновило философа Мартина Хайдеггера, что он посвятил ему целое эссе — "Рассказ Штифтера о лесе во льду". Отрывок из этого рассказа — об умении воспринимать как таинство самые обычные вещи вроде шумно сбросившей снежную шапку ветви — в спектакле читает закадровый голос. Так что, строго говоря, человек в спектакле есть, только он не вмешивается в рукотворный, сотканный из света и музыки пейзаж.
Впрочем, отсутствию на сцене актера есть еще одно объяснение. Закадровый голос сменяет запись беседы знаменитого французского этнографа Клода Леви-Стросса. Тот сначала сетует, что на земле не осталось неизученных мест, а потом на вопрос ведущего: "Если бы была возможность, с кем из великих людей прошлого или настоящего вы хотели бы встретиться?" — отвечает: "Ни с кем. Разве что с собакой или кошкой".
Собственно, Геббельс продолжает мысль Леви-Стросса: он предлагает нам, оставив в покое природу и друг друга, учиться создавать собственные миры. Впрочем, любуясь все более вечереющим пейзажем, наблюдая, как снег сменяет капающий с потолка дождь, а сквозь дно пруда, оказывается, проецируются записи из блокнота Штифтера, каждый волен думать о своем.
Например, о том, что "Вещь Штифтера" задает фестивалю очень высокую планку, напоминая, что сцена существует не для утоления актерско-режиссерских амбиций, а для возможности поговорить со зрителем о тайнах бытия. А еще думается, что работа Геббельса все-таки не инсталляция, а именно спектакль: у него есть своя драматургия и свои исполнители. Недаром, когда загорается свет, конструкция из четырех пианино, одного рояля и опутывающих их проводов выезжает на поклоны. И зрители, признав их за настоящих артистов, с удовольствием аплодируют.