Премьера театр
Фото: Коммерсантъ / Геннадий Гуляев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Геннадий Гуляев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Геннадий Гуляев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Геннадий Гуляев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Геннадий Гуляев / купить фото
Недавно открывшийся "Гоголь-центр" показал премьеру спектакля "Елка у Ивановых" по пьесе Александра Введенского в постановке молодого режиссера Дениса Азарова. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Как минимум три обстоятельства делают этот спектакль заметным и важным. Первое — из ряда парадоксов: оказывается, пьеса Введенского "Елка у Ивановых" ставится в России впервые. Правда, вскоре после первой публикации — в конце 80-х годов, режиссер Роман Козак сделал несколько сцен из "Елки". Но как целостное произведение пьеса Введенского, о которой немало написано литературоведами и которая много раз и в разных жанрах была поставлена на многих зарубежных сценах, на языке оригинала стала фактом театральной практики только сейчас.
Объяснения этой странности лежат на поверхности: трудно ожидать, что миллионы зрителей выстроятся в очередь на "Елку у Ивановых". В одном из самых знаменитых произведений русского абсурдизма, написанном не когда-нибудь, а в кровавом 1938 году, смяты все законы обыденной логики и зрителю явлен мир ужасный, праздничный и трагический одновременно. В этой "семейной" истории появляются дети возрастом от года до 76 лет, причем у всех разные фамилии, никаких Ивановых нет и в помине, 32-летнюю девочку Соню убивает нянька, потом у гроба дочери совокупляются родители, убийцу судят, а в конце все умирают один за другим. Время, Смерть и Бог — так сам Введенский определял свои главные темы, и его парадоксальная сказка, которая рядовому театральному обывателю должна показаться просто бредом, посвящена именно этим глобальным категориям. "Елка у Ивановых" — театральный аттракцион на краю бездны.
Спектакль, поставленный молодым режиссером Денисом Азаровым, стал — и это второе важное обстоятельство — первым оригинальным произведением, созданным в стенах "Гоголь-центра" (до этого сюда были перенесены спектакли "Седьмой студии" Кирилла Серебренникова, а режиссер Владислав Наставшев повторил с московскими актерами свой рижский спектакль "Митина любовь"). "Елка у Ивановых" идет на малой сцене театра. Публика сидит на ней островками, так, что каждая группа зрителей смотрит в разные стороны — многие сцены оказываются сбоку, а иногда и за спиной, так что дробная, тревожная структура пьесы откликается уже в организации пространства, придуманного художником Александром Барменковым. Вдоль стен расставлены фрагменты обстановки, будто сама старая квартира оказалась тоже раздроблена на части. Зрители попадают в зал из фойе через шкаф, и еще один шкаф, стоящий в противоположном углу, по ходу действия оказывается дверями в загробный мир — там находят покойницу, и туда же исчезают все персонажи, прежде чем устроить финальный смертельный праздник на маленькой сцене, открывающейся за одной из стен зала.
Прежде чем сказать о том, как именно сыграна "Елка у Ивановых", стоит упомянуть о третьей важной особенности спектакля. В нем встретились, можно сказать, прошлое и будущее театра — чтобы на время стать его настоящим: вместе с воспитанниками Кирилла Серебренникова здесь играют актеры труппы Театра имени Гоголя. Той самой, которую сначала собирались вовсе распустить. Но в настоящий момент они, как и "Седьмая студия" Серебренникова, стали, как теперь следует говорить, резидентами, то есть законными обитателями театрального центра на улице Казакова. Можно сказать, что "Елка у Ивановых" оказалась символическим актом единения — особенно важным, если вспомнить страсти, которые кипели осенью вокруг "Гоголь-центра".
Роль годовалого мальчика Пети незабываемо играет старейшина всей нынешней разномастной резидентуры — Майя Ивашкевич. Вообще, "старогоголевцы" отлично уживаются на сцене с молодежью: если это и поверхностное впечатление, то даже оно дорогого стоит. И оно искупает некоторый стилевой разнобой, определяющий сейчас течение спектакля: сцены, разыгранные бодро, шумно и занимательно (так, как принято было играть Хармса — его персонажи представали какими-то ошпаренными фриками), чередуются с эпизодами, когда чувство непостижимого ужаса, чувство растворенного в камерном пространстве апокалипсиса действительно вползает в зал, просочившись между строками, музыкальными фразами и физическими действиями.