Театр Романа Виктюка уехал на полуторамесячные гастроли в Америку. И этим ничье воображение сегодня не поразишь. Но накануне отъезда режиссер нашел-таки, чем удивить московского зрителя. Он представил драму полузабытого немецкого классика Франка Ведекинда "Пробуждение весны". Можно было бы написать "неизвестного классика", если бы не далекая театральная история. Предшественником Виктюка был Мейерхольд. После него за драму Ведекинда на русской сцене никто не брался.
В театральной среде иногда шутят, что бывают спектакли трех видов: хорошие, плохие и спектакли Романа Виктюка. Эту злую насмешку он мог бы счесть проницательной похвалой. Режиссерский дар Виктюка — прежде всего умение переносить на сцену органическое животное чувство. Про одних режиссеров говорят, что они ставят головой, про других — что работают только руками, про третьих — что профессиональным инструментом у них служит какой-то метафизический орган: душа, сердце, или, не дай Бог, совесть.
Развивая это анатомическое театроведение, оппоненты Виктюка часто упрекают его в том, что он ставит левой ногой. В том смысле, что работает много и однообразно. На самом деле его плодовитость (кстати говоря, по мировым стандартам вполне обычная) объясняется тем, что его режиссерским инструментом является живот. Виктюк ставит по наитию, а не по концепции. Искусство генерируется чувственностью, вооруженной набором простодушных постановочных приемов. Именно поэтому такой объект труден для критики и в привычных терминах "хорошо"--"плохо" обсуждаться не может. Предсказать успех или провал лирического фокусника Виктюка невозможно, можно лишь констатировать: "получилось"--"не получилось".
В случае с "Пробуждением весны", кажется, получилось. Некогда пьеса Ведекинда о психологической ломке, переживаемой подростками, считалась верхом натурализма. Гимназисты, приобщающиеся к тайнам первородного греха, их родители-лицемеры, пытающиеся детей уберечь, а на самом деле усложняющие им "весеннюю" жизнь, их школьные учителя, открыто обсуждающие гигиенические проблемы учеников. Описанная Ведекиндом публика из немецкого городка конца прошлого века шокировала зрителей невиданными откровениями. В школьной истории с самоубийством мальчика и смертью девочки от аборта Мейерхольд увидел символистскую драму об ужасах бытия вообще. Но Блок, собираясь на мейерхольдовскую премьеру в Театре Комиссаржевской, опасался "утонченной эротомании".
Собираясь на премьеру Виктюка, можно было опасаться того же самого. Равно как и кокетливого сладострастия вкупе с сентиментальным морализмом. Удалось избежать и того и другого (или же просто удачно одно другим погасить). Виктюк поставил абсолютно антиэротический и совсем не высокопарный спектакль. Во всяком случае, он не упивается озвучиванием гомоэротических подтекстов и не выдает дежурную инфернальщину за откровение. Его обезоруживающая искренность на этот раз не отравлена примесями манерного эстетизма. Усталость и нехватку театральных витаминов Виктюк обратил на пользу пьесе.
Впрочем, говорить об обновлении режиссерских приемов не приходится: опять грубо обнаженная до кирпичного неглиже задника сцена и резкий свет, все те же обесцвеченные, но усиленные микрофонами голоса актеров, их общение не напрямую, а как бы через зал, паузы оцепенения, медленные извивы безымянных мужских тел, оглушительные взбрыки музыки да пропитанные зловещей кичевой выразительностью сцены вроде многозначительных проходов Неизвестного в черном.
Есть в "Пробуждении" и запоминающиеся сцены коллективной игры в теннис под солдатский марш. Вообще, школьный класс Виктюка — не скопище угловатых прыщавых подростков, тайком познающих прелести мастурбации, а хорошо организованная мужская спортивная команда, сублимирующая эротику в дух бодрого коллективизма.
Главные герои выглядят взрослее, но слабее. Спокойно-ироничного Мельхиора (Дмитрий Бозин) и экзальтированную Вендлу (Екатерина Карпушина) трудно принять за новичков. Они играют скорее устойчивое, будничное знание плотского порока, нежели душевную травму первой, долгожданной встречи с ним. Весна, по Виктюку, это никакое не пробуждение животворных сил, а обнажение из-под гармонично безжизненного снега грязной и обессиленной почвы.
Постоянный соавтор Виктюка художник Владимир Боер придумал режиссерскому ощущению весьма эффектное воплощение: зависшее в глубине сцены объемное прозрачное облако, опускаясь, "складывается" на подмостках в торосы весеннего почерневшего льда. На фоне и среди мерзлых "зарослей" обреченные герои кажутся бледными неврастениками, обессилевшими настолько, что они неспособны пережить даже смену времен года. Трагедии в новом спектакле столь кричащи и навязчивы, что смотрятся, как дурман мартовского наваждения. Высокопарное обозначение жанра "Пробуждения весны" — "мистерия эроса и танатоса" — не должно вводить зрителя в заблуждение. Ключевой оказывается проходная, побочная мизансцена: откричав и отплакав, клоунесса отходит в сторону, стягивает парик и, пошатываясь, плетется за кулисы. Эрос и Танатос равно ни при чем, когда человеком правит весенний авитаминоз.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ