Выставка литература
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Духанин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Духанин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Духанин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Духанин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Духанин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Духанин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Духанин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Духанин / купить фото
Открывшийся недавно в Бахметьевском гараже Еврейский музей уже ведет интереснейшую образовательную программу, а книгой архитектора Ле Корбюзье из собрания Бориса Фридмана открывает и выставочное пространство. ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ приветствует начинание, свидетельствующее о том, что толерантность здесь — не пустое слово.
Поражение Германии и Италии во Второй мировой войне поделило историю на "до" и "после". Понятно, что деятелям культуры, которые симпатизировали нацистам, пусть и вскользь, на волне победы над фашизмом пришлось, мягко говоря, несладко. Многие навсегда испортили себе репутацию, если не карму, и, скажем, шаткое положение итальянского и английского футуризма в современном художественном истеблишменте объясняется исключительно тем, что очень многие представители направления поддерживали Гитлера и Муссолини. Любовь к кровавым харизматикам базировалась и на уважении к их амбициям по переделке планеты, и на страхе нападения большевиков — в общем, причин было предостаточно. Ле Корбюзье каким-то чудом избежал символического бритья головы, которое ожидало коллаборационистов после войны, хотя поводов для изгнания из общества приличных людей дал немало.
Крупнейший архитектор ХХ века позволял себе бытовой антисемитизм (примеры легко находятся в личной переписке) и, что важнее, сотрудничал с профашистским правительством Виши после оккупации Франции в 1940 году. Гитлера Ле Корбюзье одно время считал чуть ли не волшебником, способным изменить планету до неузнаваемости. Впрочем, после того как его урбанистические идеи не пришлись ко двору у главы правительства Виши маршала Петена, Ле Корбюзье удалился в изгнание, с победой Сопротивления стал работать на бывших подпольщиков, а затем — на правительство генерала де Голля. В 1946 году архитектор получает заказ мечты на строительство "Жилой единицы" в Марселе — образца типового жилья, который Ле Корбюзье мечтал распространить на всю Европу. А в 1947 начинает работать над "Поэмой прямого угла" — единственной "книгой художника" в его разнообразном творчестве — и пишет ее аж до 1953 года.
На выставке в Еврейском музее архитектурное бюро FORM разложило книгу по стендам, сохранив структуру частей. Зритель, надо сказать, чувствует себя совсем как в старом "Гараже" Дарьи Жуковой — и вход в выставочный центр располагается там же, и серый цвет стен знаком до боли, и архитекторы выставки с "Гаражом" сотрудничали часто. FORM удалось сделать из одного небольшого артефакта выставочное событие. Стенды расставлены по диагонали. Каждый лист заключен в отдельной подсвеченной нише, что придает выставке некоторое сходство с рентгеновским кабинетом, только вместо снимков грудины мы смотрим на рисунки архитектора. Столь уважительное отношение к "Поэме прямого угла" становится понятным не сразу, а только после того как прочтешь переводы всех белых стихов, сопровождающих рисунки. Тогда оказывается, что перед нами чуть ли не священное писание, Библия от Ле Корбюзье.
Если в Книге книг началом всего было слово, то у Ле Корбюзье угол становится универсальным мерилом гармонии в природе и обществе. Рисунки заселены разнообразными животными — совами, лошадьми, собаками. Людей тут немного, Адам да Ева. В роли первочеловека выступает фигура идеального существа, построенная по Модулору, придуманной Ле Корбюзье системе архитектурных расчетов. Прообразом Евы стала супруга архитектора. Она к месту и не к месту воплощает женское начало. Литературный стиль Ле Корбюзье нарочито темный. Каждое стихотворение предполагает множество интерпретаций, совсем как библейские тексты. "Но нужно быть здесь на земле в сознании, чтобы присутствовать на своем собственном венчании, быть в себе со своим мешком костей, делать свое и благодарить Творца", пишет архитектор в разделе "Плоть". Эта дикая смесь христианских метафор и индивидуализма характерна для всей "Поэмы".
Становится понятно, почему сомнительное прошлое Ле Корбюзье не липло к его послевоенному имиджу. Он не мог быть инструментом для тоталитарных вождей, наоборот, это они — в идеале — должны были соответствовать уровню притязаний архитектора. Ле Корбюзье не обижал ни одного правителя с космическими амбициями: в 1920-е приветствовал советскую власть, десятилетием позже — Муссолини. Он понимал, что грандиозные проекты должны иметь соответствующих заказчиков, которые не остановятся ни перед чем. По сравнению с такой тягой к переустройству мира бледнеет весь конструктивизм с Баухаусом — какие там скамейки и чайники, когда речь идет о новой физиологии для идеально просчитанного метража кухни и спальни? Биография Ле Корбюзье останется притчей о том, что от стандарта до фашизма — один шаг, а желание умять жизнь в бесчеловечную схему может выражаться и виде невинных на первый взгляд рисуночков, которые нацисты десятилетием раньше определили бы на выставку "Дегенеративное искусство". Но не стоит забывать и о том, что Ле Корбюзье такой один, и за счет взрывчатого сочетания геометрии и воли к власти все разговоры о градостроительной утопии начинаются именно с него.