Пол Нильссен-Лав: моя роль — надирать остальным задницы
Барабанщик Atomic рассказал Григорию Дурново о своей роли в ансамбле, о своем отношении к электронике и российской публике и о культурной политике Норвегии
Фото: Rune Mortensen
Что вы можете сказать о своей роли в Atomic? Вы, как я понимаю, в отличие от остальных участников, не сочиняете.
Нет. Моя роль — надирать задницы остальным. (Смеется.) Есть такое устаревшее представление о барабанщике, который поддерживает солистов, помогает им лучше звучать. Иногда с этим предназначением можно согласиться. Но в Atomic важен коллективный подход: все инструменты равны. Что мне интересно в этой группе — а это единственная группа из тех, в которых я участвую, где музыка создается заранее,— это то, что у меня есть задача работать с сочиненным материалом, таким образом меняется способ моей игры, я обнаруживаю, что играю совсем по-другому, чем во всех остальных группах. Мне это интересно, потому что, с одной стороны, я оказываюсь в традиционной роли, но при этом вижу задачу в том, чтобы немного выходить за рамки. Например, я могу просто перестать играть, могу играть поперек остальных — и остальные тоже могут играть поперек.
Вы часто играете с музыкантами, использующими электронику. Что вы можете сказать об этом опыте? Используете ли вы ее сами?
Мне самому никогда это не было интересно. Я уважаю электронику как инструмент, уважаю музыкантов, которые этим занимаются,— Лассе Мархауга, Отомо Есихидэ, Фреда Лонберга-Холма, людей, которые действительно отвечают за этот инструмент, как, например, я отвечаю за барабаны, но это позволяет им и терять контроль над музыкой, давать ей иногда жить своей жизнью. Но таких людей мало. Многие музыканты просто следуют тенденции использовать педали, кабели, производить шум. При этом они совершенно не знают, как это все работает, но думают, что это нормально. Мне кажется, люди недостаточно критически относятся к тем музыкантам, которые используют электронику. Просто их очаровывает сам тот факт, что музыканты очарованы электроникой! Удивительно, насколько люди способны воспринимать музыкантов как почти что волшебников.
Вы за последнее время посетили Россию и Москву три раза. Смогли ли вы что-то услышать здесь, на что-то посмотреть, есть ли у вас какие-то впечатления?
Очень жаль, что никогда нет времени послушать местных музыкантов. Когда мы в последний раз были в Москве, мы провели здесь не более 20 часов. И в Калининграде то же самое. Но я успел почувствовать, что публика очень хочет и ждет той музыки, которую мы играем. Публика здесь удивительная. Мне нигде не удавалось продать столько дисков и пластинок, как в последний раз в Москве. Люди здесь явно жаждут этой музыки.
Вы сравниваете выступления перед большой аудиторией и перед маленькой. Но ведь, как я понимаю, все-таки у таких музыкантов, как вы, существует и проблема, связанная с финансами. Как вы ее решаете?
В Норвегии невероятно много денег вкладывается в музыку. В течение года мы подаем заявки в четыре или пять разных организаций. Они поддерживают и наши поездки по миру. Так что и The Thing, и Atomic очень повезло. Нам сильно помогает норвежское правительство. Мы бы просто не смогли ездить так далеко без этой поддержки. А так мы ездим в Бразилию, в Чили, в Аргентину, в Австралию. Но, конечно, нельзя рассчитывать, что эти деньги будут существовать всегда. Все зависит от того, какое у нас будет правительство. В сентябре у нас новые выборы, и, если победят консерваторы, ситуация может очень сильно измениться. Они хотели бы, чтобы культура сама себя содержала. Все это можно сейчас наблюдать в Швеции, в Польше, в Австрии. Очень печально видеть, как затухает общественная жизнь из-за того, что урезается поддержка культуры.