Главный врач Дома ребенка N13 Санкт-Петербурга Наталья Никифорова объяснила специальному корреспонденту ИД "Коммерсантъ" Ольге Алленовой, почему экономические меры по стимулированию усыновления, принимаемые российскими властями, не решат проблемы сирот.
Фото: Ольга Алленова, Коммерсантъ / купить фото
У вас в Доме ребенка есть дети, пострадавшие от закона, запретившего усыновление в США?
Вот Тимофей. У него синдром Дауна. Тимофея встретила семья, американская, папа священник, у семьи двое родных детей. Они приехали сюда и познакомились с ним. Тимофей ждал свидания, радовался. Они оставили ему альбом со своими фотографиями, обещали, что скоро его заберут. После свидания ребенок изменился, это заметил персонал. Мне говорят воспитатели: "Наш Тимоха стал другой, такой свободный, самоуверенный, и лицо у него стало другим, лучше, светлее". Он по-другому себя стал вести. И каждому новому человеку, кто бы ни заходил в группу, Тимофей на полку показывает: мол, достаньте мой альбомчик. И всем этот альбомчик демонстрировал: "Это мои папа и мама". Тимофею скоро уходить в детский дом. Я забрала у него альбом: зачем же дальше издеваться над ребенком? Мы не знаем, как решится вопрос с этими детьми, которые уже встретились с родителями, но не дошли до суда. И никто не может ничего предпринять. Мы просто ждем. И эти люди, усыновители, ждут.
Сколько детей из вашего Дома ребенка усыновили американцы?
С синдромом Дауна — десять.
Россияне вообще не берут таких детей?
За 25 лет моей работы не нашлось ни одной российской семьи, которая бы взяла ребенка с синдромом Дауна. Будущее Тимофея под вопросом. Ему уже четыре года, я должна сейчас подать его документы на комиссию и отправить в детский дом-интернат.
Специализированный?
Да. А куда же еще? Этот ребенок не сможет жить в открытом обществе. Это одинокий ребенок. Одиночество испытывает любой ребенок, даже если его дом ребенка золотой. Мы отдаем своих детей только в детский дом-интернат N1, которым руководит Валерий Николаевич Асикритов. Это хороший детский дом. Но это все равно одиночество. Так и пишите.
Вы как специалист и врач, разбирающийся в психологии детей и родителей, можете оценить скандальную историю с погибшим в США Максимом Кузьминым?
На ажиотаж, возникший в обществе, повлияло то, что в обществе нет понимания проблемы детей, которые по разным причинам гиперактивны и имеют нарушение саморегуляции. С такими детьми очень трудно. Необходима выдержка, терпение и специальное сопровождение. В США таким детям дают препараты, считая, что без этого никак нельзя, выстраивают интенсивное сопровождение ребенка и семьи.
Чтобы делать какие-то выводы, надо сначала изучить, что вообще происходит с гиперактивными детьми. Нашему обществу необходимо прежде всего проанализировать, сколько детей умерло в семьях усыновителей в России. Но этой информации нет. Это наши дети, но мы о них ничего не знаем. Мы не можем многих детей найти: они уходят в семьи, а семьи меняют адрес, прописку. И мы не можем их найти, и органы опеки не могут. В течение первого года жизни ребенка в приемной семье органы опеки должны дважды посетить ребенка и направить в муниципалитет, откуда ушел ребенок, протокол. За 25 лет работы я ни одного такого протокола не видела. Они, может, просто не в состоянии отследить — семья не хочет с ними общаться, поменяла адрес, тайна усыновления и все такое.
Для меня первыми положительными признаками того, что мы продвигаемся в сторону улучшения в этой сфере, будет, во-первых, снятие тайны усыновления, и, во-вторых, открытый анализ смерти детей в биологических семьях, в семьях усыновителей, в семьях с опекой, в семьях приемных. Пока этого нет, мы не исправим ситуацию.
Многие люди усыновляют в надежде, что никто никогда об этом не узнает. Если отменят тайну усыновления, то многих это отпугнет.
Это не так. Хотя первоначально это действительно вызывает протест у многих родителей. Один папа мне сказал: "Я тогда не смогу даже шлепнуть своего ребенка, иначе он мне скажет: "Ты мне не родной отец, иди куда подальше"". Но мы же знаем столько трагических историй! У меня в последнее время такие истории пошли одна за другой. Когда этим детям в подростковом возрасте сообщают, что они усыновленные. Или в тридцать лет им сообщают, что они усыновленные и не имеют права ни на что.
А потом, это же нарушение прав человека. Каждый человек имеет право знать о своих корнях. Другой разговор, что воспитание усыновленного ребенка — многогранный и трудный процесс. Вы берете ребенка в семью, хотите поставить его на ноги, и все зависит от того, насколько вы ему стали или не стали родным. Ведь иногда близкая, родная мама вызывает неприязнь у человека всю жизнь, и мы знаем массу случаев, когда от родной матери уезжают на другой конец света.
Как же приемный родитель должен объяснить ребенку, что его бросила биологическая мать?
Не надо говорить, что бросили. Так случилось. Потому что, понимаете, биологические родители — это часть собственного "я", ни в коем случае нельзя никогда ребенку говорить плохо о его папе, который, может, и действительно паразит. Так случилось. Бывают такие катастрофы, бывают несчастья, когда мама считает, что лучше для ребенка, если он будет расти в другой семье. Но это не ее вина. Вот вам такой пример. Когда я училась в Стокгольме, там проигрывали разные ситуации. Прибегает мальчик из школы и радуется: "У меня пятерка по математике!" Мама говорит ему: "Какой ты молодец, как здорово!" Он говорит: "Мама, это твоя заслуга, спасибо тебе, учитель говорит, что ты у меня самая-самая лучшая". А мама отвечает: "Ну знаешь, способности твои в математике все-таки от твоей биологической мамы, но моя заслуга тоже есть, конечно, ведь я тебя люблю и помогаю тебе". Надо было видеть глаза ребенка. Они заиграли, он был настолько счастлив, что в него это заложено биологической мамой. Это дает крылья человеку. Какими бы наши родители ни были, мы в течение всей своей жизни говорим о них как о героях. Мы говорим о них, потому что так мы говорим о самих себе. Мы часть их. Мы их всегда оправдываем. И нельзя унижать человека, говоря: "У тебя отец алкоголик, бросил тебя, не помогал, деньги не высылал". Ничего хорошего из этого не выйдет.
Если на две чаши весов ставить жизнь в детском доме, где ребенок лишен привязанности, и жизнь с родителями, даже с неблагополучными,— в пользу чего сделать выбор?
Надо работать над тем, чтобы быстрее находить замещающие семьи, как это делают во всем мире. Только с замещающими семьями у нас тоже большая проблема. Сейчас их собираются купить, но деньги быстро кончаются, а ребенок остается — и что? Ведь родительство — это созревание. Это некие другие мотивы, никак не экономические. Не дай Бог, чтобы они были экономическими! А государство сейчас стимулирует именно экономическую мотивацию. Но это невероятная катастрофа — невозможно родительство создать таким образом. Родительство — это тяжелый груз, особенно если ребенок уже имеет психическое нездоровье, то есть от него уже однажды отказались. Он имеет плохой опыт отношений со взрослыми. Он еще не сформировал ощущения безопасности окружения. У него уже есть недоверие к взрослым. И, чтобы выстроить с ним отношения, приемные родители должны уделять ему очень много внимания, времени, сил.
В судах мы очень часто слышим от иностранных граждан: "Этот год я буду сидеть с ребенком, а потом я столько-то часов возьму работы, а столько-то буду сидеть дома". А наши граждане в лучшем случае возьмут две недели отпуска, ну максимум месяц. А потом — детский сад, в чужие руки.
Но у нас такие условия, что у людей нет возможности дольше месяца сидеть с ребенком дома.
Но не возникает материнства так, понимаете? Вот одна супружеская пара взяла у нас двух детей. Это богатые люди: и в Москве у них дом, и загородный дом, и здесь, в Питере, квартира. И дети свои есть, уже взрослые, тоже состоятельные. В 50 лет поженились, взяли двух детей. И что первым делом сделали? Круглосуточный пост нянь. У себя в доме. Через три месяца мне вернули одного ребенка. Говорят: "Мы думали, что он добрый толстяк, а он такой негативный ребенок. У нас няня идет на работу с ужасом". Ну как можно так о ребенке?!
А второго ребенка оставили?
Оставили. Не завидую я этой девочке. Мне одна усыновительница рассказала, что в ее коттеджном поселке семья с тремя детьми живет так: родители в одном доме, а дети в доме для прислуги, с нянями. И это не приемные, это родные дети. Понятное дело, что там просто представления о том, что нужно ребенку, отсутствуют.