Выставка история
Фото: ANSA
Фото: ANSA
Фото: ANSA
Фото: ANSA
В Падуе проходит выставка "Пьетро Бембо и изобретение Ренессанса". Десятки художественных шедевров из итальянских и мировых музеев (Рафаэль из Лувра, Тициан из Вашингтона, Микеланджело из Лондона и так далее), локон Лукреции Борджиа и документы из папского архива, прекрасные манускрипты и не менее прекрасные печатные книги: изобретательно подобранный предметный ряд призван показать, сколь многим высокое Возрождение обязано личности знаменитого гуманиста Пьетро Бембо (1470-1547). Выставку в падуанском палаццо дель Монте ди Пьета осмотрел СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.
В упрощенную схему, которая вершины Ренессанса отмечает парными сочетаниями имен великих художников и великих заказчиков, Бембо вписать вроде бы не так легко. Из состоятельной семьи, но все-таки не настолько богатый, чтобы стать меценатом эпохального значения. Друг многих славнейших живописцев своего времени, но сам за кисть не бравшийся. Он предпочитал перо. Любил, в частности, поэзию, сам сочинял стихи, и довольно успешно, но только вот сейчас в ответ на просьбу назвать великих поэтов итальянского Возрождения вы услышите имена Данте и Петрарки, а никак не Бембо. Вердикт? Бледная фигура из энциклопедии, хотя для специалистов, может быть, и занимательная.
Парадокс в том, что на самом деле вот это общепонятное Возрождение без Бембо совершенно точно было бы другим. Это он всю жизнь трудился над тем, чтобы авторы стародавнего XIV века — Данте, Боккаччо, Петрарка — стали абсолютным авторитетом, непререкаемость которого мы ощущаем сейчас. Именно с его подачи формировался общеитальянский литературный язык — и это в тогдашней Италии, где не то что единого государства, но даже и единого наречия, общего для всех областей, еще толком не существовало. А его вкус и его связи в художественных кругах делали его куда как влиятельной персоной — хотя бы в качестве посредника между державными заказчиками и живописцами: скажем, когда Изабелла д'Эсте пожелала заполучить работу Джованни Беллини, она обратилась за этим не к самому художнику, а к Бембо.
От зала к залу выставка показывает, сколь многие достижения высокого Ренессанса на самом деле прямо или косвенно были инспирированы Бембо. Вот раздел, посвященный Риму времен папы Льва Х: рафаэлевский проект базилики Св. Петра, эскиз Браманте для того же храма, один из знаменитых гобеленов с библейскими сюжетами, которые из шелка и золотых нитей ткали во Фландрии по картонам Рафаэля, живопись (включая луврское "Малое Святое семейство" кисти все того же урбинского мастера) и медали, частные интерьеры и скульптуры all'antica. Но неизвестно, каким было бы все это цветение, если бы не постоянный пригляд со стороны Бембо, тогдашнего папского секретаря,— ценителя, вдохновителя, знатока.
Или, допустим, книги. К концу XV века печатная книга давно уже не диковина, но довольно долго она пытается подражать весомости и солидности своей рукописной сестры. Даже рассчитанные на приватное употребление модные новинки — издания греко-римских классиков — тяготеют к масштабам фолианта: основной текст обрамлен огромными полями, на которых печатаются параллельные комментарии. Бембо и один из его друзей, легендарный венецианский печатник Альдо Мануцио, придумали и сделали относительно массовым совсем другой книжный формат — маленький, практически карманный томик, прямого дедушку сегодняшнего "покетбука". И чтение превратилось из основательного, несколько торжественного дела в занятие частное и укромное (для наглядности рядом с печатными образцами висит написанный Джорджоне задумчивый молодой кавалер, держащий в руке именно такую вот книжицу). Эта демократичность, впрочем, совсем не скатывалась в дешевизну и низкопробность. Работы Мануцио по изящному рисунку шрифтов и по композиции страниц — такая феерия графического дизайна, эталонная, словно "Сикстинская Мадонна" в своем роде, что иным роскошно выписанным и богато иллюминированным рукописям по эстетическому впечатлению они не уступают.
Отчасти и сама биография Пьетро Бембо читается по выставочным витринам как изысканный роман об образцовом кавалере тех времен. Сын венецианского патриция, тоже любившего словесность и искусство (выставку открывают две картины Ханса Мемлинга, когда-то принадлежавшие Бембо-старшему), но все же во главу угла ставившего размеренную государственную службу, Бембо пошел иным путем. Получив прекрасное образование в Венеции, Падуе и на Сицилии, где он учил греческий у бежавшего от турок филолога-византийца, Пьетро странствует от одного пышного и веселого двора к другому. Урбино, Манта, Феррара: в этих столицах аристократических увеселений, куртуазности, утонченных бесед и придворных празднеств он явно чувствовал себя прирожденным героем сцены. Кульминацией этого периода стал страстный роман с Лукрецией Борджиа, которая подарила Бембо локон своих волос — золотистый завиток, оправленный в драгоценный реликварий, словно частица мощей, прибыл на выставку из миланской библиотеки Амброзиана. Бембо, не оставлявший своих ученых и литературных трудов, посвятил Лукреции свои "Азоланские беседы", трактат о любви, сочетающий придворное вежество с философией, эстетизированное христианство с мягким и возвышенным платонизмом.
Задержавшись в Риме при Льве X, после его смерти Бембо удалился в частную жизнь, купив в Падуе дом с садом и предаваясь там уютным гуманистским радостям посреди скопленных им несметных художественных драгоценностей разных эпох. Часть этой коллекции, расточенной по десяткам музеев, вновь собрали на выставке, включая, например, гемму работы мастера Диоскорида, которую император Август использовал в качестве печати, и металлическую панель с изображениями древнеегипетских божеств. Только под конец жизни, в 1538 году, ему удалось исполнить давнюю мечту и получить кардинальскую шапку. Пора стояла совсем другая, и даже платоническую любовь в это время назревающих религиозных войн трактуют совсем иначе, мрачно, мистично и истово (для иллюстрации в выставочных витринах выставлена рукопись "Духовных сонетов" Виттории Колонны, подаренная Микеланджело, и рисунок с Распятием, который художник послал поэтессе в благодарность). Завершает выставку тициановский портрет Бембо, с которого тот смотрит не изящным придворным, но суровым бородатым старцем, облеченным в пурпур. Очень сообразно изменившемуся климату эпохи — олицетворять свое время Бембо, как видно, удавалось до самого конца.