"Легенда № 17" стала лидером российского проката. С исполнителем роли тренера Анаталия Тарасова — режиссером и актером Олегом Меньшиковым — встретилась обозреватель радио новостей Арина Мороз.
Фото: Денис Вышинский, Коммерсантъ / купить фото
— Олег, во-первых, я поздравляю вас с таким успешным прокатом. Нечасто наши картины возглавляют боксофис. А как для вас начиналась эта история?
— Мне дали прочитать сценарий. И я понял, что играть там, кроме Тарасова, нечего. И при всей любви моей к Даниле Козловскому, к Владимиру Валентиновичу Меньшову, я понял: там есть блистательно выписанная, что на сегодняшний день редкость для нашего кино, роль. Я Леониду Эмильевичу Верещагину сказал: "Леня, я не думал вообще о том, чтобы ее играть". У меня в мыслях такого не было. Я думал, возьмут Богдана Ступку, по-моему, еще был жив, артиста такого определенного амплуа, определенного плана. У меня в мыслях не было, что я сыграю Тарасова. Где я и где Тарасов? Внутренне, как оказалось, есть сходство. Проходит месяц или два, звонит мне Верещагин, говорит: "Ты не хочешь Тарасова сыграть?" Я сначала обалдел. Потом Коля Лебедев звонит: "Олег, не хотите Тарасова сыграть?" — "Давайте, присылайте сценарий, я почитаю". Даю жене, она говорит: "Играй". Я даю еще паре друзей, которым доверяю. Они говорят: "Играй". В общем, как-то так получилось, что меня еще все и уговаривали.
— Но вы вряд ли пожалели?
— Ребята, я вам всем так благодарен, что вы меня уговорили сыграть эту роль. Я не знаю, что сейчас было бы в моей жизни, если бы не было этой роли, потому что она не перевернула, конечно, мою жизнь, но она добавила, я вам скажу, очень многое мне в ощущение себя в профессии. Она дала мне колоссальное количество сил. Вы знаете, бывают периоды, когда артист перестает верить в себя, типа, ты уже все сделал, тебе немало лет, тебе не 30, и так достаточно, ты уже в теме, ты уже в кино, ты уже в театре, ты художественный руководитель театра — у тебя все нормально, имя уже работает на тебя, ты его уже заработал. И тут так — бабах! Такой переворот. Так что вот история моего появления в роли Тарасова.
— Вы сказали, что, несмотря на разную внешность, вы похожи с Тарасовым.
— Слушайте, режиссер и тренер — это очень рядом. Я, наверное, не хотел бы работать у такого режиссера, которого я сыграл в фильме. Потому что даже по коротенькому эссе Татьяны Анатольевны я понял, что для него существовало только одно в жизни — только хоккей. Все, больше для него не было ни-че-го. В этом наше принципиальнейшее отличие, потому что для меня, кроме театра, есть столько всего интересного и прекрасного.
— Я знаю, что после премьеры фильма вам позвонила Татьяна Тарасова, дочь вашего героя Анатолия Тарасова. А что она вам сказала?
— Вы знаете, да, она позвонила. Я жутко боялся. Мне позвонил Куснирович Миша, они дружат. "А ты представляешь, — он мне говорит, — я сидел весь фильм с Тарасовой". Я говорю: "Нет, Миш, не представляю". Вот я действительно не представляю, как это: отца, легенду, да, и вот смотреть. Это же может раздражать, я не знаю, любой поворот головы, любая фраза может раздражить и заставить ее выскочить пулей из зала. Вы понимаете, да?
— Но все-таки, какая у нее была реакция на фильм?
— Она плакала. И она сказала: "Олег, я завтра пойду на могилу и все расскажу папе". Я говорю: "Татьяна Анатольевна, я сейчас сам заплачу". На этом мы закончили наш разговор.
— После премьеры многие обрушились на фильм с критикой образа как раз вашего героя – Анатолия Тарасова. Я думаю, что смутила чрезмерная требовательность, а иногда его жестокость к своим ученикам.
— Все делают то, как могут. Тарасов делал это так. Это такой человек. Это нельзя переделать характер. И, тем не менее, он мог прийти в больницу к нему, мог навестить, да, правда, потом в морг отвести тут же через минуту. Да, можно так. А можно и по-третьему, можно и по-четвертому. Тарасов делал это так.
— Как раз сейчас вы стали главным режиссером Театра Ермоловой. Как вы это делаете?
— Нет, я делаю не так. Я, конечно, делаю не так. Я сейчас чересчур, мне кажется, мягок. Много условий у меня в смысле отношений с труппой, в смысле того, что я не могу формировать штат так, как я считаю нужным. Тех, кто в штате, я тронуть не могу, а их 200 человек, понимаете. Выгнать я их не могу. А с половиной из них я работать не хочу, а мне надо работать. Поэтому, как бы я ни орал, ни втаптывал в грязь, ни приводил в морг, на них это не подействует. Они просто не пойдут и все – ни в морг, ни на лед не выйдут, ничего. Они будут сидеть, свои три копейки получать дома, их это устраивает. Меня вот эта богадельня, она, конечно, уже начинает выводить из себя, но у меня есть время, у меня есть люди, которые начинают приходить, которые меня поддерживают, начинают помогать. Поэтому, я думаю, что мы победим.
— Сейчас в кино у вас вышла большая работа "Легенда №17". А что в ближайшее время мы увидим в театре?
— Пусть не обижается на меня труппа и театр, только поднимать театр, только к нему вернулись. Я понимаю, что за счет меня, за счет моих спектаклей, которые я привел туда, за счет новых каких-то интересных, каких-то спорных постановок — сейчас и "Портрет Дориана Грея", и до этого были "Язычники". Но я знаю, что мы будем искать. Мы будем искать столько, сколько нам нужно, столько мы и будем искать. Слушайте, мы открыты с декабря месяца – это пять месяцев. А с нас уже требуют: где ваши программы великие? Опомнитесь, люди, опомнитесь. Дайте нам пожить спокойно. Не спокойно, дайте нам беспокойно пожить два года, а потом, может быть, мы сядем и поговорим, что мы сделали.
— В любом случае, хотя бы в воображении, как вы видите свой театр?
— Я привык действовать по интуиции. Конечно, я вижу свет в конце тоннеля. Только главное, как говорил Михаил Михайлович Жванецкий: "Чтоб тоннель, сука, быстрее кончился".