Горечь в Венеции
Джозеф Лоузи (1909-1984) остается самым непонятым, если не сказать "неизвестным" — в символическом, конечно, смысле слова,— из великих европейских режиссеров. Точнее говоря, непонятным. Он не приписан ни к одному из направлений в мировом кино, ни один его фильм не похож на другой, но их объединяет резко индивидуальное, индивидуалистическое, болезненное или больное, но опять-таки не формулируемое отношение к миру. Разобраться в нем тем сложнее, что в Европе он с начала 1950-х годов проживал — с чистого листа — свою вторую жизнь. В первой, голливудской, он был сначала видным режиссером левого, если не революционного, Бродвея 1930-х годов, затем — автором отличных нуаров и жертвой охоты на коммунистических "ведьм", бежавшим в Англию во избежание ареста. В Европе его безбожно эксплуатировали продюсеры, он работал за гроши и под псевдонимами. До конца 1960-х, стоило ему покинуть Англию ради съемок на континенте, как его арестовывали или депортировали: он был во всех мыслимых и немыслимых черных списках. И вот этот коммунист, друг Брехта, отправившийся в 1935 году в Москву, чтобы познакомиться с Николаем Охлопковым, изгой и почти нищий, да еще и запутавшийся в женщинах, браках и разводах, снимает "Еву", за которую продюсеры, братья Хаким, с ним, кстати, так и не рассчитаются. Не просто самый декадентский, а ядовито декадентский фильм послевоенной Европы. Самый венецианский из всех фильмов о Венеции, затмевающий — своими круговыми панорамами, скольжением камеры по черной воде, запахом смерти — даже "Смерть в Венеции" Лукино Висконти. Фильм о горечи "сладкой жизни" и, извините за выражение, "некоммуникабельности", который как раз в те годы пытался, но так и не смог снять Антониони: "Ночь", "Затмение" и даже "Приключение" после "Евы" смотреть вдвойне невозможно.
Заказной фильм по роману ничтожного Джеймса Хэдли Чейза, который Лоузи, естественно, даже читать не стал. Но при этом Лоузи страстно мечтал его снять, чтобы объясниться в любви к Жанне Моро, лучшая роль которой, возможно, как раз Ева. Любовь к Жанне — и ужас перед женщинами. Ужас, если не отвращение. Фильм, искалеченный Хакимами, самый ненавидимый и самый — потаенно, стыдливо — любимый его создателем. Грубо говоря, это вполне циничная вариация на тему "женщины и паяца". Тивиан (Стэнли Бейкер) — валлиец, писатель и звезда (его сценарий победил на Венецианском фестивале), плейбой и мачо со сведенным судорогой, фиглярским и глумливо-высокомерным лицом балаганного Петрушки. Собственно, никакой он не писатель и не мачо, а к финалу, благодаря Еве, и человеком-то быть перестанет. Грозовой ночью Ева непринужденно вломилась в дом Тивиана — в его отсутствие — с пошлым, но богатым любовником. Соблазнить ее с ходу у Тивиана не получится, зато получится влюбиться, если считать любовью патологическое, мазохистское влечение к этой — называя вещи своими именами — божественно прекрасной, расчетливой и безумной суке. При этом, разоблачая грязноватые тайны Тивиана, сама Ева, по словам Лоузи "сорока-воровка", заполняющая свое жизненное пространство неимоверным количеством сверкающих, мерцающих и безумно дорогих штучек, остается абсолютной загадкой. Есть ли у нее муж, о котором часто говорят, но которого никто не видит? Богатая ли она бездельница или просто дорогая содержанка? Зачем она так с Тивианом? Нет ответа: и тем сильнее действует фильм на зрителя, чем теснее роднит его с Тивианом это отчаянное непонимание.
"Ева" (Eve, 1962)
Американский жиголо
Пол Шрейдер
American Gigolo, 1980
Нет ничего пошлее, чем фильмы о проститутках, мечтающих о большой и чистой любви и впадающих в панику, когда любовь их накроет: пол проститутки — дело десятое. Но Пол Шрейдер, сценарист "Таксиста" Скорсезе, решил, что перемена гендерных слагаемых перевернет жанровый канон. О наличии души у накачанного калифорнийского жиголо-полиглота Джулиана (Ричард Гир) свидетельствует эпизод, в котором он по долгу службы и на глазах вуайериста-садиста-импотента насилует его жену: да, бьет, но глаза-то какие страдальческие при этом. Такая слабина — первый шаг к катастрофе. То, что Джулиан склеил, приняв за скучающую иностранку, жену местного политикана Мишель (Лорен Хаттон),— поправимо. Переспал с ней — плохо, но не трагедия. Денег не взял и втюрился — это уже приговор. Но, словно этого мало, Шрейдер навлек на Джулиана обвинения в убийстве, от которых ему, не опозорив Мишель, не отбиться. Это тоже можно пережить, но зачем еще делать героя убийцей поневоле! Возблагодарим же небеса и умеющего не вовремя затормозить Шрейдера за то, что он не сделал Джулиана жертвой заговора ЦРУ. А ведь мог же.
Заключенные
Евгений Червяков
1936
Погибший на фронте Евгений Червяков (1899-1942) — фигура трагическая, но несколько гротескная: циничный эксперимент судьбы. Фильмы, восхищавшие лучшие умы 1920-х, утрачены: один нашелся в 2008 году в Буэнос-Айресе — и, да, прекрасен. Но мы-то знаем Червякова по экранизации "Аристократов" Николая Погодина, замечательной тем, что это единственный сталинский фильм о лагерях. В лагере живут инженеры-вредители и кодла Кости-капитана (Михаил Астангов), маэстро блатной истерики. Мудрый взор чекистов (и Сталина на портрете) их быстро "перекует". Инженерам льстит задание спроектировать невиданные шлюзы. Костя ради глаз воровки Сони (Вера Янукова) готов даже на соцсоревнование с ее бригадой. Смотреть на это неловко не потому, что историческая фальшь, а потому, что фальшь художественная. Утешает титр, просящийся в фильм о капитане Бладе: "Капитан раздобыл водку и проник в женский барак". Кстати, о цинизме судьбы: фильм шел недолго, не повезло ему выйти в конце 1936 года, когда, вместе со шпионом и двурушником Ягодой, прокляли саму идею "перековки" заключенных.
Звезда родилась
Уильям Уэллман
A Star Is Born, 1937
Суровая и мудрая бабушка, воплощение духа первопроходцев, отдает внучке Эстер (Джейнет Гейнор) свои сбережения, чтобы та попытала счастья в Голливуде. Чудом устроившись в официантки, она таким же чудом выходит замуж по любви за Нормана (Фредрик Марч), почти спившегося кумира миллионов. Голливуд делает из Эстер звезду, лишая при этом имени, семьи и иллюзий. Но та же бабушка, как "бог из машины", не позволяет Эстер бросить "фабрику грез". Уильям Уэллман нелицеприятно, если не отталкивающе, изобразил Голливуд, но тот дважды произвел ремейки "Звезды" (1954, 1976). Удостоверив тем самым, что Уэллман очень точно передал, каким Голливуд видит и хотел бы себя видеть, каким видит и каким хочет видеть Голливуд американский народ. Суть этого коктейля взаимоисключающих чувств можно резюмировать так. Голливуд — худшее место на земле, но лучше его ничего нет. Честным девушкам там нечего ловить, но они будут последними дурами, если не рискнут. Если им повезет, за успех они заплатят непомерную цену. Но оно того стоит.
Путевка в жизнь
Николай Экк
1931
Фильм о преображении беспризорников в сознательных коммунаров в 1931 году казался наивным свидетельством и реакционным отрицанием авангарда. Но режиссерская свобода Николая Экка сделала "Путевку" шедевром на все времена. Отталкивающую, пастозную уличную вольницу (включая подробную демонстрацию воровских приемов) изображают ее бывшие питомцы. Смесь жуткого документализма с карнавальным гротеском — предчувствие мирового кино 1960-х. Воспитатель Сергеев (Николай Баталов), чей прообраз — чекист Матвей Погребинский (застрелился) — рубаха-парень, но в его смехе без причины пляшет чертовщина. Перековавшегося хитрована Мустафу марийский поэт Йыван Кырла (погиб в лагере) сыграл именно как поэт, гениально равнодушный к актерским приемам. Рина Зеленая ослепительно бросает свою единственную в "Путевке" реплику, гордо называя свою профессию: "Гулящая!". А если бы в фильме не было мифологического уровня, не родилась бы знаменитая частушка: "Мустафа дорогу строил. // Колька Свист по ней ходил. //Мустафа Жигана сплавил, // А Жиган его убил".