"Человек, который говорит телом, говорит о смерти. Тот, кто говорит о смерти, говорит о бессмертии",— сказал один из критиков в связи с Пиной Бауш. О ней в Таормине говорили много, чаще всего — замысловато и вычурно. Отвечая на журналистские вопросы РОМАНА Ъ-ДОЛЖАНСКОГО, сама ПИНА БАУШ никаких склонностей к самодовольному красноречию не выказывала. И этим выразительно отличалась от баушеведов со всех концов Европы.
— Что вы чувствуете на театральном Олимпе Европы?
— Прежде всего, для меня очень важно, что все это происходит именно на Сицилии. Потому что с Сицилией связаны одни из самых теплых впечатлений моей жизни, когда я работала над спектаклем для фестиваля в Палермо. Отношение людей ко мне здесь было похоже на океанскую волну, прекрасную волну. В Италии все города разные, я работала во многих из них, но Палермо и Сицилия — это что-то особое, незабываемое. Я могла бы рассказать множество историй, связанных с людьми, которых я просто встречала на улице, на рынке, где-то еще. Здесь совершенно особая атмосфера и необыкновенные люди.
— До вас премию получали деятели драматического театра. Воспринимаете ли вы награду как признание танцтеатра или, во всяком случае, стирание границ между жанрами?
— Я не стараюсь анализировать то, что делаю. Думаю, что дело не в жанрах... Чтобы ни делал артист, важно доверять своим чувствам и не слишком доверять словам и теориям. Никогда не знаешь заранее, что получится, особенно когда работаешь очень сосредоточенно. Когда я делаю спектакль, я не думаю ни о чем и ни о ком, кроме своей труппы, кроме моих прекрасных артистов. Я часто сама удивляюсь тому, что получается... Конец работы похож на начало весны. Вы пока видите только надоевший пол репетиционного зала, но под ним уже выросли цветы, которые вот-вот откроются.
— Вы уже четверть века работаете в городе Вуппертале. У вас никогда не возникало желания перебраться в какую-нибудь из европейских театральных столиц?
— Много лет назад я приехала в Вупперталь только потому, что хотела танцевать. Меня туда позвали. Я стала руководить труппой, но всегда мечтала только танцевать. И жду этой возможности до сих пор... Те, кто бывал в Вуппертале, знают, что это не самое приятное место на Земле. Это не Париж и не Рим. Но именно поэтому там нечего делать, кроме как работать. Мы очень много гастролируем. И всегда хочется вернуться назад, потому что что-то не успела попробовать, с кем-то не успела договорить...
— Как повлияли эти поездки на ваш метод?
— Мне кажется, у меня нет никакого метода. Просто я, как и все другие хореографы или режиссеры, пытаюсь найти способ обнаружить те вещи, с которыми я хотела бы работать. Не знаю, понятно ли это... У меня в труппе почти тридцать человек, и для каждого надо найти что-то свое. У нас нет разделения на солистов и статистов, каждый самостоятелен, каждый меняется. Никого нельзя заставить что-то сделать, это не вопрос силы, хотя я работаю много и тяжело. Я просто ищу общий язык, прислушиваясь к каждому из танцовщиков. Но никакой системы у меня нет. Может быть, завтра я сама изменюсь так сильно, что мои же артисты меня не узнают.
— Кажется, одно из происшедших с вами изменений состоит в том, что ваши спектакли в последние годы стали более игровыми, что отношения между полами не носят более характера жестокой схватки, как было в "Весне священной"?
— Не только между полами, вообще между людьми, это касается любых взаимоотношений. Я иногда чувствую отчаянную беспомощность перед лицом противоречий, в которые вступают люди. И тогда мне хочется говорить на сцене только об этом. Мне не кажется, что мой взгляд на мир стал более гармоничным, хотя я сегодня, разумеется, не та, что была раньше. Это все очень сложно. Или я сама слишком сложна. Но я знаю, что те мои спектакли, которые называли самыми гармоничными, получались именно тогда, когда моя жизненная ситуация была очень тяжелой.