Самая выгодная партия

Так получилось, что смена власти путем выборов — парламентских или президентских — нам в ближайшее время не грозит и не светит. Можно было бы говорить, что нам грозит и светит смена власти непарламентским путем, но тут, я думаю, все обратили внимание на одно несколько комическое обстоятельство.

С одной стороны, главной причиной неудач протестного движения думающие и чувствующие люди считают полную неспособность лидеров этого движения к какой-либо деятельности. Ну то есть сформировать организацию, способную сменить власть за пределами легального поля. Это кажется даже более важным, чем то, что нынешнюю власть устойчиво поддерживает уж точно половина электората, если не больше, что денежные доходы населения за путинское правление, по разным оценкам, возросли примерно в шесть-восемь раз, и, возможно, эта поддержка вызвана сытостью, что даже миллион устойчиво несогласных — это меньше процента населения страны, а миллиона ни разу не собралось и близко. Люди, надо сказать, и во власти и в протесте, демонстрируют потрясающее единство в том, чтобы начисто не замечать этих обстоятельств, будто этого нет вовсе. Это все кажется каким-то несущественным, существенно, что протестное движение пребывает в мелких дрязгах и у него нет вождей. Были бы — заря новой жизни разгорелась бы не по-детски.

С другой стороны, компетентные органы причиной протестного движения полагают наличие, так сказать, организованной группировки, которая финансируется из-за рубежа в размерах миллиарда долларов в квартал. Если ориентироваться на сегодняшние армейские нормы, оказывается, что им, органам, видится наличие на нашей территории 60-100 тысяч скоординированных и управляемых подпольщиков на полном довольствии и со спецсредствами. Поскольку это примерно в три-пять раз больше народу, чем большевиков в 1917 году, другие причины недовольства кажутся малосущественными. Надо сказать, в признании, что в смысле коррупции, проблем с правами собственности, судопроизводством, честностью выборов, основными гражданскими свободами и т.д. у нас все как-то не сложилось, власть и оппозиция демонстрируют тоже редкостное единство, и некоторые выступления высших правительственных чиновников неотличимы от антиправительственных. Но об этих ли недочетах речь, когда по стране рыскают пять-семь дивизий организованных иностранно финансируемых заговорщиков. Такая сила может учинить гражданские беспорядки даже у Господа в Раю.

Конечно, некоторые считают, что миллиард — вранье, но тут важно учитывать особенности государственного мышления, где сила действия равна силе противодействия. Если компетентные органы сообщили президенту, что из-за рубежа идет миллиард на поддержку протеста, то это значит, что они просят у него миллиард в квартал на то, чтобы с этим бороться. Так что мы теперь наконец знаем, во что нам обходится нынешняя борьба с инакомыслием — миллиард долларов в квартал. Довольно-таки накладно.

Но все ж таки как? Покрыта вся страна организованными заговорщиками протеста или у протестного движения нет никакой организации и способности произвести хоть какое-нибудь осмысленное действие? Как-то диковато, когда обе позиции присутствуют одновременно, и при этом для тех, кто их разделяет, кажутся самоочевидными. Где-то должна быть точка схода, где-то должно заискрить, но пока не просматривается.

Мне кажется, тут случилось досадное влияние большевизма. Причем он влияет одинаково и на думающих и чувствующих людей, и на компетентные органы, потому что все вышли из одной советской школы, но сделали из обучения разные выводы. Советская школа нас убедила в том, что революция 1917 года не могла бы произойти, если бы не партия революционеров-большевиков, партия — это самое главное, потому что Владимир Ильич Ленин придумал партию нового типа. Не парламентскую, но претендующую на власть.

В общем-то это отчасти историческое недоразумение. Владимир Ильич не придумал партию нового типа, партию профессиональных революционеров придумали до него. Она была сравнительно нова для нас, потому что предшествующие у нас профессиональные революционеры, эсеры, придумали партию террора, а Владимир Ильич — партию вооруженного восстания. Но для Европы это как раз была партия старого типа, террористы для них были новыми. В Европе партия вооруженного восстания — это изобретение 1820-1840-х годов. Ленин тут ориентировался на Огюста Бланки, революционера, который сумел поучаствовать в революциях 1830, 1848 и 1870 годов и который довел теорию вооруженного восстания до четкого плана — захват профессиональными революционерами правительственных зданий, мостов, средств связи, потом массы подтянутся сами. Бланки был учеником Филиппо Буонарроти, который придумал структуру партии — автономные ячейки (венти), где каждый знает только своих, но не знает партии целиком и не может ее выдать. Боунарроти взял ее от карбонариев.

Там были еще дополнения от второго героя итальянской революции, Джузеппе Мадзини, который добавил к идеям профессиональных революционеров еще и партийную пропаганду, осуществляемую из эмиграции, собственно даже из Лондона, плюс европейскую организацию революционеров, "Молодая Европа", которую он создал в 1834 году. Вместе — всех забрасываем прокламациями, а одновременно начинаем вооруженное восстание силами профессионалов и лучше бы в нескольких странах сразу: это уже была та самая партия нового типа, дальше только вопросы тактики.

Собственно об этих профессионалах и пишет Эрик Хобсбаум, цитату которого я взял для обсуждения. Это как раз профессионалы смены власти за пределами легального поля в условиях, когда легальные механизмы заблокированы и отключены. Все они считали свою деятельность ремеслом, требующим некоторых навыков. Вопрос в том, до какой степени это миф.

Там была история 1848 года, действительно впечатляющая. 24 февраля во Франции был свергнут Луи Филипп, 2 марта революция охватила юго-запад Германии, 6 марта — Баварию, 11 марта — Берлин, 13 марта — Вену и почти сразу же всю Венгрию, 18 марта — Милан и затем всю Италию (независимое восстание случилось на Сицилии) — в течение нескольких недель пали все правительства в пределах нынешнего Евросоюза. Революция эта получила имя "Весна народов", и, когда у нас тут случились сначала цветные революции, а потом арабская весна, эту историю вспомнили.

Николай I, опираясь именно на сведения о тайных обществах революционеров, объединенных в единую сеть, счел, что революция — это что-то такое вроде армии, идущей на нас войной. Он привел войска в состояние боевой готовности и начал концентрировать их в Польше, но революционеры в атаку не пошли. Сама мысль о том, что есть общество, которое всем этим управляет и может двинуть на Россию орды революционеров, оказалась совсем неверной. Общества были, но ничем не управляли. В каждой стране революции проходили сами по себе, единого центра не было, задачи у разных революций были разные — в каждой стране было что-то такое недоведенное по сравнению с идеями Великой французской революции, ну где чего не довели, там и доводили в 1848-м. И все эти революции были подавлены, и нигде эти профессиональные революционеры не сыграли никакой роли. Не возглавили правительств, нигде не создали парламентских партий, оказались не удовлетворены результатами революций и отправились кто в тюрьмы, кто в подполье.

Они оставили по себе память того, что есть некий единый заговор, который может разом запалить фитиль по всей земле — и многие потом пытались. Притом что фитиль на самом деле запаливали вовсе не тайные заговорщики, а открытые СМИ, сообщавшие с промежутком в пять-шесть дней, что происходит в стране у соседей.

Дело выглядит так, что у власти осталась какая-то ложная память — есть заговор, он финансируется из-за рубежа, есть профессиональные подпольщики. На самом деле, вероятно, это не память власти, а изящная схема, родившаяся в голове у какого-то образованного человека в начале 2000-х, когда пошли цветные революции, и кому-то пришло в голову соединить идею всемирного революционного заговора образца 1848 года с идеей щупалец ЦРУ, пронизавших всю постсоветскую территорию. Но так или иначе за 10 лет идея овладела государством, оно полагает — раз есть протест, значит, есть заговорщики и зарубежное финансирование. Но не меньшее впечатление эта школьная история, как мне кажется, произвела на людей, сочувствующих протесту. Они искренне убеждены, что без организации, вождей, партии нового типа власть взять нельзя. И раз у нас оппозиция ни к чему не способная, то из-за этого и не выходит.

Все группы профессиональных революционеров, все партии образовались после Великой французской революции. Все они оплакивали потерю великой свободы, когда республика превратилась в империю, каждый — свою потерю, свой извив французской истории. Но это значит, что самую главную, самую первую революцию, которая открыла новое время, никакая партия не совершала. Не было никакой организации, которая стояла бы за событиями 1789 года, все организации, которые там возникли — от жирондистов до якобинцев,— образовались уже после них.

12 мая 1839 года Огюст Бланки поднял восстание в Париже, его партия нового типа захватила ратушу, после чего революционеры стали бегать по улицам, призывая народ поддержать их, а инертные массы не поддержали. Это похоже на то, что случилось у нас в 1993 году, когда красно-коричневые взяли СЭВ, пошли штурмовать Останкино, призывали войска, звали на помощь граждан, а их не поддержали. Разница в том, что профессиональные революционеры — макашовцы, бабуринцы, бойцы Приднестровья — опирались на хасбулатовский парламент и обладали некоторой легитимностью, отчего стремление их поддерживать со стороны инертных масс было еще более скромным. Обыватели боятся бандитов с мандатами еще больше, чем без оных.

Внепарламентская партия — не инструмент смены власти, а инструмент ее организации после того, как власть уже снес бунт, и никто не понимает, чего дальше делать. Так что не отсутствие организованной оппозиции мешает смене власти в сегодняшней России, а нежелание инертных масс устраивать бунт. И, наоборот, не с бунтом борются власти, пытаясь отловить лидеров протеста, а с теми, кто мог бы навести свой порядок после бунта. Поэтому партия нового типа легко может быть таким фантомом, когда одни кричат, что ее нет, и страшно по этому поводу переживают, а другие тратят миллиард в квартал на ее искоренение. Это удобно всем.

Григорий Ревзин