На Лазурном берегу в этом году не жарко, идут дожди, а вчера ветер повалил гигантский щит на набережной Круазетт с рекламой грядущего суперфильма "Мумия". Зато жарко в кинозалах и на пресс-конференциях: последний Каннский фестиваль ХХ века стал одним из самых сильных. Несмотря даже на то, а быть может, именно потому, что в его конкурсе преобладает арт-кино и не хватает легких зрелищ для публики.
Открывшийся "Сибирским цирюльником" Канн этого года уже заслужил титул фестиваля длинных фильмов. Предел терпения зала превзошла, вызвав первый скандал, конкурсная лента молодого француза Бруно Дюмона под названием "L`Humanite", которое на русский приходится переводить как "Человечность". Два с половиной часа с провокативным натурализмом показывают сонную жизнь провинциального городка, который не способно разбудить даже убийство маленькой девочки. Главный герой "Человечности" — полицейский по имени Фараон, а поскольку он явно не от мира сего, фильм можно воспринимать и как сатиру на полицию. Но герой ищет убийцу отнюдь не только по долгу службы. Он переживает греховность человечества как личную трагедию. Женщина, в которую он влюблен, на его глазах спаривается с другим — эти сцены сняты с откровенностью порно. И вот этот "другой", на вид нормальный здоровый самец, оказывается убийцей и насильником, виновным в смерти девочки.
В последнем кадре Фараон, взявший вину на себя, сидит в наручниках, а в одном из предыдущих парит в поле, как бы вознесенный над землей. Он — современный Христос конца второго тысячелетия. Христос, равно любящий мужчин и женщин, но не в качестве сексуальных объектов, а как существ, достойных сочувствия и прощения. Фильм вызвал в зале смешанную реакцию: смех, свист и одновременно восторг.
Жюри же, как и положено, хранит молчание. По слухам, серьезным кандидатом на Золотую пальмовую ветвь может стать "Путешествие Фелиции" канадца Атома Эгояна, где актер Боб Хоскинс блестяще играет серийного убийцу, который прячется под маской респектабельного кулинара. Этот фильм завораживает умением канадского режиссера находить звукозрительный эквивалент процессам подсознания и перекликается с "Молохом" Сокурова. Оба, исследуя некрофилию и паранойю, связывают их с природой массовых убийств — но не как Фромм, а в свете опыта конца века.
Мы уже писали, что президент жюри Дэвид Кроненберг обязан Эгояну: в 1996 году в Канне именно он выбил спецприз для "Автокатастрофы". Для этого Эгояну пришлось бросить вызов остальным членам жюри и публично обнародовать свои симпатии, что категорически запрещено правилами. И вот сейчас Кроненберг, решив предупредить возможные подозрения и скользкие ситуации, заявил, что не хотел бы иметь в своем жюри подобных "диссидентов". Хотя не скрыл, что тогда, три года назад, сидящий в нем дьявол порадовался столь выгодному для него раскладу событий.
Интересы Сокурова в жюри никто не защищает: русских в нем нет, а их закулисное влияние невелико. Надежда разве что на немцев: в Канн приехал министр культуры Германии и публично порадовался тому, что впервые за последние годы немецкое кино попало в каннский конкурс. Чтобы самая мощная в Европе киноиндустрия добилась этого результата, пришлось привлечь в нее русского режиссера, который при мизерном (по немецким масштабам) бюджете сделал впечатляющий фильм.
Самый престижный ужин в отеле "Карлтон" был организован в честь двух режиссеров-конкурсантов — Александра Сокурова и Тима Роббинса. К Сокурову подошел художественный директор фестиваля Жиль Жакоб и сказал: "Ну вот вы и в Канне! Мы этого ждали давно, и это случилось. Теперь вы к нам надолго". Сокуров возразил: "А мне кажется, что это случайность". Жакоб уверил, что никак нет, закономерность, а Сокуров выразил надежду, что Канн и впредь будет помогать "трудным" фильмам: чем фильм труднее, тем легче ему будет попасть на фестиваль.
Тим Роббинс весь вечер молчал, готовясь к завтрашней премьере. В фильме "Раскачаем колыбель" голливудские звезды — от Джона Кьюсака до Ванессы Редгрейв — перевоплотились в знаменитых и вымышленных персонажей 30-х годов, когда рабочие забастовки сотрясали Нью-Йорк, а на Бродвее проходила левая культурная революция и оголтелая борьба за свободу творчества. Ее участники — режиссер Орсон Уэллс и художник Диего Ривера; последний, даже работая по заказу Рокфеллера, не мог удержаться, чтобы не включить в свое монументальное полотно хотя бы маленькую фигурку Ленина.
Том Роббинс и Сьюзен Сарандон — самая политизированная пара Голливуда; они ездят с гуманитарными миссиями и черпают свои идеалы в подъеме левого движения 30-х годов. Сарандон вкладывает всю свою язвительность в роль итальянской пропагандистки, которая хочет поддержать режим Муссолини, продав картину Леонардо да Винчи. Однако фильм остается хаотичным и пресным подражанием Вуди Аллену. Столь же пресной была и пресс-конференция, несмотря на попытки радикальных журналистов выведать у режиссера и актрисы, кто же теперь для левого, но весьма благополучного Голливуда главный враг. Сарандон с Роббинсом дежурно отшучивались и при всей своей популярности так и не смогли как следует раскачать колыбель Каннского фестиваля.
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ