На роль российской национальной идеи претендуют два мифа: культ денег и ностальгия по СССР. При ближайшем рассмотрении оказывается, что речь идет о зависти к чужому успеху и тоске по уравниловке.
Фото: Николай Цыганов, Коммерсантъ
Национальная идея
Если что и способно объединить россиян, так это культ денег. "Представление, что, с одной стороны, все продажно. С другой — что деньги могут все купить. А с третьей — что деньги есть, но они не у меня, и они всегда не у меня. Вот это в каком-то смысле и есть тот консенсус, которого никак не получается достигнуть в российском обществе,— говорит независимый социолог Борис Дубин.— Деньги — это связка, символ, соединяющий представления разных групп населения".
Всесилие денег, доставшихся кому-то другому, можно считать главным экономическим мифом современной России, но с ним, увы, есть две проблемы. Во-первых, как указывает Дубин, "вся эта мифология не имеет никакого отношения к реальности" (но это для мифа простительно), а во-вторых, она не универсальна: "Деньги не могут заменить ценности". Это для мифа гораздо хуже. Поэтому культ денег оставляет место для других, например для мифа о Советском Союзе.
Это миф о великой державе, единой многонациональной семье, советском народе и уверенности в завтрашнем дне. Хотя к реальности ни "единая семья", ни "понятное и предсказуемое будущее" не имеют отношения. "Это вранье,— категоричен Дубин,— но сегодня оно существует как некая правда. И не просто правда, а точка общего. На этом могут сойтись группы населения, различающиеся и экономически, и территориально (а периферия и столица очень важное для России разделение)".
В этом мифе есть место и социальному благополучию — стабильным доходам, бесплатному здравоохранению, лучшему в мире — и тоже бесплатному — образованию, и этот светлый образ Советского Союза тоже передается от старших новым поколениям. "Мы несколько лет назад задавали вопросы, были ли здравоохранение, образование, другие сферы жизни в СССР хуже или лучше, чем на Западе,— в ответах не было возрастной градации",— отмечает руководитель отдела социально-политических исследований "Левада-центра" Наталия Зоркая.
"В начале 1990-х люди ждали очень простых вещей, ждали, что "мы станем жить по-человечески". Но вместо этого начались тяжелые реформы, которые затронули очень многих, и понимания, ради чего это делается и куда страна движется, не было,— объясняет она.— Нужен был какой-то механизм адаптации, и он опирался на ностальгические чувства к советскому прошлому".
И хотя тех, кто жалеет о распаде СССР, постепенно становится меньше (49%, "Левада-центр", 2012 год), мало кто хотел бы видеть современную Россию похожим на него социалистическим государством (22%). Однако 51% россиян и сейчас убеждены, что лучшая экономическая система — та, что основана на государственном планировании и распределении. Рыночную экономику и частную собственность выбирают 29%.
Финансовое обоснование
В пристрастии к социалистическому методу хозяйствования прослеживается та же мысль: "Деньги есть, но опять не у меня",— но есть в нем и тяга к стабильности. В кризисные времена сторонников плановой экономики становилось больше: впервые в современной России их количество достигло 50% в сентябре 1998-го, а максимум (58%) наблюдался в феврале 2009-го.
При этом у среднего гражданина поводы тосковать по советскому прошлому давно исчезли: по расчетам Независимого института социальной политики (НИСП), реальные денежные доходы населения еще в 2005-м достигли того же уровня, что перед распадом СССР. Сейчас, по словам директора НИСП Лилии Овчаровой, средний уровень доходов населения превышает уровень 1990 года примерно в полтора раза.
Рост доходов — первое, чем мог бы похвастаться среднестатистический гражданин: на его среднедушевые 22 880 руб. можно купить, к примеру, на 66% больше говядины (но в советское время ее еще поди найди) или на 60% больше картошки, чем на 142 среднедушевых рубля 1985 года. При этом диета среднего гражданина претерпела приятные изменения: он меньше ест хлеба (текущее годовое потребление 99 кг против 119 кг в 1985 году) и картофеля (63 кг, было 110), зато больше мяса (81 кг против 67) и фруктов (71 против 46).
Вторая радость среднего гражданина — появление товаров длительного пользования, недоступных во времена развитого социализма. По данным ЦСУ РСФСР, в 1985 году в каждой семье были телевизор, часы (в среднем пять штук) и радиоприемник, но на 100 семей приходилось 95 холодильников (сейчас — 110), 76 стиральных машин (101) и 15 автомобилей (сейчас — 50). Кроме того, у него вошло в привычку делать сбережения (на эти цели уходит чуть больше 10% денежных доходов, в 1985 году — 4,4%). Вообще, едва ли не самое неприятное, что произошло со средним гражданином за двадцать с лишним лет,— примерно в 2,5-3 раза больше доходов (8,4%) стало уходить на коммунальные услуги. Ну и автомобиль тоже требует расходов.
Однако в реальности среднего гражданина не существует. И это обстоятельство делает тоску по СССР куда более объяснимой. "За постсоветские годы сильно выросло неравенство. Поэтому, конечно, опираться только на средние характеристики нельзя",— подчеркивает Овчарова. В предреформенный период, в 1991 году, коэффициент фондов — соотношение средних доходов 10% самых богатых и 10% самых бедных — составлял 4,5, в 1992-м он поднялся до 8, сейчас он находится на уровне 16,4. С учетом этого разрыва картина получается не слишком оптимистичной: по оценкам НИСП, реальные денежные доходы достигли или превзошли уровень 1990 года только у 60% населения. При этом у 20% самых богатых они сейчас в два раза выше. А у 20% самых бедных составляют лишь половину того, что было в советское время.
Государственная стратегия
Большинство российских взрослых хотели бы оказаться детьми великой страны
Фото: Архив/Фото ИТАР-ТАСС
Нельзя сказать, что государство перестало заботиться о гражданах. По подсчетам "Денег", со времен развитого социализма расходы консолидированного бюджета в пересчете к ВВП (который к тому же уже несколько лет как превысил советский) выросли почти по всем направлениям. Исключений немного, главное из них — расходы на экономику (примерно 6,6% ВВП в 2012 году): в условиях рынка нет никакой нужды закладывать их в бюджет в том же объеме, в каком того требовало советское народное хозяйство (28,2% ВВП).
Еще два исключения: расходы на образование, в первую очередь школьное (минус 0,26 п.п. и 0,7 п.п. соответственно), и науку (здесь падение почти двукратное). Формально, впрочем, сокращение расходов на образование можно оправдать тем, что и детей в России теперь немного: в школах учатся 13,7 млн человек, на 32% меньше, чем в 1985 году, а финансирование сократилось даже слабее (27%), и учеников на одного учителя сейчас только 13 против 16 в СССР. Зато опережающими темпами закрывались школы: из 71,1 тыс. их осталось 46,5 тыс., и это еще один повод, чтобы с теплотой вспоминать советское время.
Демографической ситуацией можно объяснить в принципе и наращивание расходов на здравоохранение и социальную политику: больше людей пенсионного возраста (с переписи 1979 года по 1989-й — плюс 21%, с 1989-го по 2010-й — еще почти 13%). Но, пожалуй, резкий рост расходов на оборону, управление, правоохранительную деятельность и безопасность тоже придется объяснять ростом органов власти и силовых структур.
Ресурсная база
Фото: Архив/Фото ИТАР-ТАСС
Изучив статистику государственных расходов, очень легко себя почувствовать той не адаптированной к переменам частью населения, на которую, как говорят социологи, в первую очередь и работает советский миф. Начинают возникать сомнения не только в том, что государство, которое инвестирует в самого себя гораздо охотнее, чем в граждан, выбрало правильную стратегию. Хуже того, есть сомнения в том, что стратегия вообще существует.
"У властей нет представления о будущем,— говорит Борис Дубин.— Выдвижение целей, выработка средств их достижения, понимание сложностей проведения политики, готовность включать в политику разные группы населения, элиты, находить для них какие-то общие точки. Идеалы, идеи, ценности, ориентиры. Запас символов. Риторические обороты. Значимые фигуры, которые можно выдвинуть в качестве образцов. Ничего этого у власти нет. У нее один смысловой ресурс — прошлое. И прошлое, конечно, не времен Ивана III или Петра I, а советское".
Поскольку у большой части населения тоже нет другого ресурса, кроме советского прошлого, совпадение выглядит весьма удачным. "Наверное, в этом есть и прагматический расчет, если иметь в виду то большинство, которое придет на любые выборы, будь то парламентские или президентские,— соглашается социолог.— Эти люди по своему возрасту и опыту ориентированы на воспоминания о советском". "Впрочем, это не воспоминания,— оговаривается он.— Наоборот, конструкция, замещающая реальную память. Ее задача — заслонить то, что реально было в прошлом, и по возможности уменьшить тяготы настоящего".
При этом, что тоже удачно, как раз насчет прошлого у властей есть реальная программа. В 1990-х советский период считался потерянным, годами, которые надо вычеркнуть и вернуться к истокам, к дореволюционной России, но со сменой главы государства поменялась и риторика. Уже на первом сроке Владимира Путина власти, говорит Дубин, продемонстрировали новую установку: "Построить единую историю, соединив советское с дореволюционным, а постсоветское — с советским. Чтобы у людей, которые прожили большую часть жизни в советское время, не было ощущения, что их лишили прошлого".
Советских примет за это время набралось предостаточно: гимн, красное знамя вооруженных сил, парады военной техники, Герои труда, разоблачение иностранных агентов... Но на все это "нельзя опереться", подчеркивает Дубин: "Это такая театральная постройка, если хотите. Декорация. Спектакль. В нем есть жертвы. Он дорого стоит. Но ситуация не становится лучше. И жить в таком состоянии несколько поколений, по-моему, не готовы".