После стихийного бедствия в дагестанском городе Дербенте прошло более полугода, но здесь до сих пор не восстановлены жилые дома. Ольга Алленова побывала в Дербенте и выяснила, кто в этом виноват и почему древнейший город России стал убогими задворками страны.
Фото: Коммерсантъ / Сергей Расулов/NewsTeam
Фото: Коммерсантъ / Сергей Расулов/NewsTeam
"Поток разделился и пошел на нас"
У северной крепостной стены Дербента уже несколько месяцев идут строительные работы: проложили водопроводные и канализационные трубы, заканчивают укладывать трубы для ливневой канализации. В советское время все это здесь было, потом долго разрушалось и в итоге пришло в такой упадок, что в городе воду стали давать по часам. А стихийное бедствие, случившееся здесь осенью прошлого года, завершило сокрушительную работу времени, выкорчевав многолетние трубы и столбы, уничтожив остатки плохих асфальтовых дорог и проложив глубокие трещины в крепостной стене VI века.
Это произошло 9 октября в десятом часу вечера. Весь день светило солнце, в городе справляли свадьбы, а в маленьком доме N3 по улице Дрожжина молодая семья Алекперовых укладывала спать своего новорожденного ребенка. В одно мгновение небо потемнело, пошел сильный дождь. За два часа выпала трехмесячная норма осадков. С гор в сторону Дербента двинулся мощный селевой поток. "Раздался какой-то странный гул, и я вышел в соседнюю комнату посмотреть из окна, что происходит,— вспоминает Эдгар Алекперов.— В эту минуту окно разбилось, поток воды, ила, камней хлынул прямо на меня, в комнату внесло дерево с корнями. Я бросился к жене и ребенку, схватил их, стал открывать входную дверь. Там уже бурлил поток, нас подхватило и понесло вниз. Я старался держать жену и прикрывать их с ребенком собой, меня в спину били камни и деревья, а потом она потеряла сознание". Сейзаду перехватил свекор — иначе ее бы унесло вниз потоком, как ребенка, которого она, теряя сознание, выпустила из рук. Его потом обнаружили далеко внизу, в иле и мусоре. Сейзада говорит, что люди, которые его нашли, сначала подумали, что это кукла. Ему был месяц от роду. В тот же день чуть ниже по улице погибла еще одна женщина: она справляла свадьбу сына и спустилась в погреб за соленьями. Вода накрыла ее прямо там, и она захлебнулась. Четыре человека погибли в селении Сабнова — это рядом с чертой города, только чуть выше в гору. Дербентская стихия унесла жизни шести человек. Но пострадавших гораздо больше. Уже полгода они живут без какой-либо помощи из федерального центра. Владельцы более 1800 домов считаются потерпевшими. Люди до сих пор не получили компенсации за разрушенное жилье и не начали восстанавливать свои дома.
Эдгар и Сейзада живут в маленькой однокомнатной пристройке, которая уцелела только потому, что стоит на куске скалы. Их дом непригоден для проживания. Недавно местное МЧС расчистило его от ила, но внутри теперь — как в темном и мрачном сарае: гнилые деревянные полы, темно-серые стены (вода стояла почти до потолка), потрескавшийся потолок, покосившиеся окна. "Нам до сих пор не дали свидетельства о том, что дом непригоден для проживания,— говорит Эдгар.— Когда расчистили его от ила, то сказали, что жить тут можно. Но вы сами посмотрите, как тут жить?" За погибшего ребенка Алекперовы получили из бюджета Дагестана 1 млн рублей — столько выплатили за каждого погибшего. Еще по 100 тыс. рублей выплатила администрация Дербента. Также все пострадавшие получили по 25 тыс. рублей на первые нужды. Но деньги у многих уже закончились: кто-то снимает жилье, кто-то пытается строить новое. Федеральные средства официально были выделены еще в конце прошлого года, но в Дербент еще не пришли.
Эдгару и Сейзаде Алекперовым кто-то из местных чиновников сказал: "Чего вы еще ждете? Получили миллион за ребенка, ну и стройте новый дом!" Но Эдгар пока строит бетонное укрепление — на случай нового стихийного бедствия. Денег на постройку дома уже не хватит.
"Я строил этот дом несколько лет,— говорит Эдгар.— Когда построил, женился. Родился ребенок. Теперь все надо начинать с нуля".
Дом Алекперовых находится справа от древней крепостной стены. Между домом и стеной небольшое ущелье — та самая улица Мамедбекова, по которой шел основной поток. "Мой дед говорит, что здесь когда-то была древняя река,— рассказывает Эдгар,— даже мост сохранился, в земле. Поэтому поток и пошел по своему древнему руслу. Если бы это русло не застроили, то жертв было бы меньше. Но наверху, у крепостной стены, построили сауну. Ниже построили дома. Получается, они встали прямо по центру русла. И поток, натолкнувшись на преграду, разделился и пошел на нас".
"Зачем так издеваться над людьми?"
Семья Алекперовых, как и другие потерпевшие, до сих пор не получила компенсации из федерального бюджета
Фото: Сергей Расулов/NewsTeam, Коммерсантъ
О незаконных постройках у крепостной стены говорят многие жители Дербента. Еще они рассказывают, что вскоре после наводнения в Крымске жители города написали обращение Владимиру Путину: в письме говорилось, что Дербент может пострадать от наводнения, потому что в нем давно не работает ливневая канализация, а ущелье необходимо расчистить. Сосед Алекперовых Кахриман Шихгасанов вспоминает, что 28 августа из Москвы пришел ответ: обращение жителей Дербента перенаправлено в республиканские органы власти. "У нас в 2009 году тоже было наводнение, сошел сель, но не так сильно, и мы все своими силами восстанавливали, никто нам не помог тогда,— говорит Кахриман.— Поэтому, когда случилось наводнение в Крымске, мы забили тревогу: может, и на нас обратят внимание. Но не обратили. А в октябре случилась эта трагедия".
Кахриман ведет нас к своему дому N1 по той же улице Дрожжина. Это уже не дом, а развалины, занесенные илом метра на полтора. Здесь было пять комнат, жила большая семья, выросли трое сыновей. Двое детей хозяина дома живут в других регионах России, а сам Кахриман теперь снимает квартиру: администрация выплатила ему субсидию на три месяца вперед на наем жилья. Больше денег пока не дают. Все, что получил Кахриман от властей помимо этой субсидии,— 25 тыс. рублей на первые нужды. Эти деньги давно кончились. Каждый день он проводит у своего дома, ждет комиссию, которая дала бы заключение, что он непригоден для жилья. Тогда Кахриман смог бы получить компенсацию и начать строить новый дом. Но комиссии все нет. До наводнения Кахриман работал в Москве. "На нашем заводе из опилок делали брикеты — новый вид топлива, я неплохо там зарабатывал, уезжать не собирался. Но, когда случилось наводнение, пришлось уволиться: жена осталась без крыши над головой, и я должен был ходить по кабинетам и выбивать хоть какую-то помощь. Уже полгода я только и делаю, что хожу по чиновникам и жду комиссий. Я стал нищим, бродягой, бомжом. Люди отдают мне свою одежду. Все, что у меня было, пропало, унесло потоком",— рассказывает он.
Кахриман волнуется, у него дрожат руки и голос, когда он показывает нам свой двор, заваленный грязью, илом и тяжелыми каменными валунами. Здесь, на подъеме в гору, местная техника работать не может — нужны специализированные трактора и экскаваторы. Такой техники у города нет. Поэтому домовладения на Дрожжина и выше до сих пор, спустя полгода после наводнения, выглядят так, будто селевой поток сошел только вчера.
Кахриман поднимает с земли виноградную сухую ветку — тут у него был виноградник. А здесь росли цветы. А там — вишни. Ничего не осталось. "Я знаю, на то была воля Всевышнего,— говорит хозяин дома.— Это чтобы мы не привыкали к земному богатству. Но я не понимаю другого. Почему нет сочувствия к нашей беде? Мы не просим вернуть нам утраченную технику, мебель — хотя бы дайте нам возможность построить дом. Ведь это может случиться с каждым, и с чиновниками тоже".
Первое время пострадавшие получали гуманитарную помощь от Красного Креста — муку, макароны, масло. Но помощи уже давно нет: по всем международным нормам спустя полгода после стихийного бедствия государство должно было бы уже само позаботиться о своих гражданах. Но до сих пор эти люди живут в надежде на помощь извне. "Моя жена получает 6 тыс. рублей в школе, работает там поваром,— говорит Кахриман.— Я вообще не работаю. Как и на что нам жить?"
Хозяин дома N1 по улице Дрожжина намерен судиться с властями. Соседи отговаривают: мол, вообще ничего не получишь. Но Кахриман упрямо считает, что справедливость нужно отстоять. "У нас тут много вопросов,— говорит он.— Почему переводы людям идут в Сбербанк, а оттуда — в коммерческий банк в Дербенте? Почему люди не могут сразу в Сбербанке получать компенсации? Почему моей фамилии нет в списке сертификатов на новое жилье? Как это все допустили?"
Кахриман провожает нас до древнего русла. "У меня отец всю жизнь проработал в госбезопасности,— говорит на прощание.— Я отслужил в войсках, сыновья отслужили. С законом мы дружим. Но зачем, скажите, так издеваться над людьми?"
Я дала ему свой телефон, на случай если его начнут прессовать за излишнюю активность. Он растрогался: "Спасибо вам, что приезжаете. Спасибо, что сочувствуете и что выслушиваете. С нами даже психологи толком не работали, каких-то студентов прислали. Поговорил с вами — на душе теплее".
"Люди сюда боятся ехать"
Двумя кварталами ниже по улице Мамедбекова, прямо у древней северной стены, строители заканчивают прокладку ливневки. Поскольку федеральные деньги на восстановление города до сих пор не пришли, местные власти выкручиваются своими силами. Расчистку завалов на улице Мамедбекова провели местные организации, некоторые, например "ЧиркейГЭСстрой",— бесплатно. Строительные работы ведутся местной компанией "Газинженерсети" в долг: правительство гарантировало, что заплатит, когда придут средства из федерального бюджета. Копают на уровне 72 метров — так глубоко трубы не укладывали даже в советское время. На одном из участков дело встало. Экскаватор поднял из земли древнюю плиту и замер: водитель, 18-летний парень, увидел на плите арабскую вязь. Работы остановили, стали расчищать вручную. Нашли несколько древних вертикально стоящих плит с арабскими надписями. Инженер управления ЖКХ Дербента Мирабас Сеидов говорит, что находка похожа на культовое сооружение вроде склепа для знатной семьи. Дагестанские ученые, побывавшие на месте находки, пришли к выводу, что объект относится к XI-XII векам. Теперь ждут ученых из Москвы, а ливневую канализацию решили пустить в обход древнего мавзолея.
"Здесь для археологов раздолье,— говорит Мирабас.— Где ни копни, везде древности. Дербент особо никогда не копали. Мы, строители, постоянно что-то находим. Знаем, что вот эта крепостная стена из камня датируется VI веком, уходит в землю на несколько метров, а стоит она на древней сырцовой стене (из глины), которая по прочности — как камень".
Дербенту нужна серьезная федеральная помощь — и не только для ликвидации последствий наводнения, считает инженер. "Это самый древний город России, а посмотрите, в каком он состоянии. Чтобы вот эту стену отреставрировать,— рассказывает Мирабас, показывая на глубокую трещину, разбившую крепостную стену надвое,— надо ее всю разобрать, пронумеровать каждый камень и аккуратно сложить заново. Это очень дорого, и нужна работа специалистов. Мы сами это сделать не можем".
Рано или поздно крепостная стена разрушится, считают строители, а за ней и цитадель Нарын-Кала. Если не проводить серьезные реставрационные работы, то землетрясения, наводнения и ливни сделают свое дело.
Я вхожу через крепостную стену в старый город. Дороги разбитые, фасады домов обшарпанные — ощущение полной заброшенности и запустения. Только высокие каменные стены цвета пыли, оставшиеся позади, напоминают, что это не просто старый город — ему несколько тысяч лет.
Иду в гору, к древней цитадели Нарын-Кала. Местные жители называют ее сердцем города — когда-то именно здесь начался Дербент, отсюда он рос магалами (кварталами), подбираясь все ближе к морю. С горы виден острый купол христианского храма из старого камня. Чуть дальше — старинная синагога. Неподалеку — Джума-мечеть, самая древняя мечеть России. В Дербенте с его 120 тыс. жителей насчитывается до полусотни разных национальностей. Это самый многонациональный город Дагестана, Кавказа, России.
Заведующий цитаделью Нарын-Кала Ливаудин Нурметов рассказывает, что самая древняя находка на территории Дербента обнаружена внутри крепости. Это фигурка богини плодородия, найденная известным на Кавказе ученым Александром Кудрявцевым и датированная IV-III тысячелетиями до нашей эры. Возраст самого Дербента как поселения, по мнению многих местных ученых, более 5 тыс. лет. Но ученые из РАН не соглашаются с этой оценкой. Чтобы предотвратить длительные споры, решили точкой отсчета считать образование городской цивилизации Дербента, и ей, по данным РАН, 2 тыс. лет.
Я рассматриваю ханские бани, которые древние архитекторы устроили так, что они обогревались одной свечой. Сейчас тут неуютно и сыро. Чуть дальше древний христианский храм, полностью ушедший в землю. Только через разрушенный открытый купол можно увидеть, что он выстроен в форме равностороннего креста. Ровные каменные стены поднимаются вверх: ни трещины, ни выбоины. В Средние века и позже храм использовали как водохранилище, там и сейчас метра на полтора стоит дождевая вода. "А может, это и строили как водохранилище?" — на всякий случай спрашиваю я экскурсовода, научного сотрудника крепости Надира Эминова, уж слишком нереальной кажется история этого храма. Надир улыбается: "А вы произнесите что-нибудь громко. Слышите, какая акустика? Кому нужно было водохранилище с такой акустикой?" Ученые считают, что этот храм построен в IV-V веках, вскоре после того, как существовавшее здесь государство Кавказская Албания приняло христианство (см. интервью мэра Дербента Имама Яралиева на стр. 24). Надир говорит, что восстановление этого храма — невероятно сложная работа, ведь нужно снять культурные слои, образовывавшиеся веками и скрывшие храм в земле, и делать это должны археологи, потому что каждый метр земли хранит в себе сокровища.
Мы рассматриваем ханский дворец, заходим в музей, где хранятся старинные предметы быта и искусства, пьем чай в одной из башен крепости. "С каждым годом все меньше людей сюда приходит,— говорит Ливаудин Нурметов.— В лучшем случае какие-то официальные делегации, приезжающие в Дагестан, залетают и к нам на часок. А туристов очень мало. Дагестан сегодня общественному мнению России преподносят как опасное место. Хотя в Москве, на мой взгляд, опаснее. И люди сюда боятся ехать. А ведь все совсем не так, как пишут СМИ. И люди здесь живут обычные, и море у нас прекрасное, и памятники, каких и в мире-то немного".
В древней крепости тихо, только слышно, как внизу, в городе, то бьет колокол на колокольне христианского храма, то муэдзин с минарета зовет к молитве. Город с крепости кажется игрушечным — одинаковые квадратные кварталы с черепичными крышами стекают к самому Каспийскому морю, почти белому в сумерках. В этом месте время как будто стоит — побродив здесь несколько часов, забываешь, где и в каком веке живешь.
С противоположной крепостной стены, упирающейся в гору (ту самую, из-за которой Дербент накрыло дождем и селевыми потоками), видно ущелье, усеянное мертвыми деревьями с острыми сухими корнями и огромными валунами, сорвавшимися откуда-то с самых вершин. Такие же деревья и валуны лежат во дворе Кахримана Шихгасанова, человека, лишенного дома и покоя. Такие же страшные призраки унесли по течению грудного ребенка Алекперовых и еще пять жизней. Как и много веков назад, местные жители целиком зависят от стихии. Как и много веков назад, они не защищены цивилизацией от бессмысленной смерти. Может быть, и неспроста забываешь здесь о том, какой сейчас век.