КАТРИН ДЕНЕВ участвует в двух фильмах конкурсной программы Каннского фестиваля. Третий показывают на кинорынке. Четвертый уже отобран для Венецианского фестиваля. Пятый в копродукции с Россией заканчивает Режис Варнье. С легендарной звездой французского кино беседует в Канне корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ.
— В одном из интервью вы сказали, что каждая ваша роль высечена из куска мрамора. В отличие от других актрис, например Эммы Томпсон.
— Я сказала, что сделана из куска мрамора? Не помню. Мне столько приписывали такого, чего я никогда не говорила.
— Я понял это как метафору классического типа актрисы. Которую вы противопоставили актерам и актрисам постмодернистского типа.
— К какому же вы меня относите?
— К обоим. В последнее время вы играете женщин с изломанной психикой и трудным характером — лесбиянку у Андре Тешине, алкоголичку у Николь Гарсии.
— Я не виновата, так меня видят режиссеры.
— А как видят вас операторы? Кто из них в вашей практике оказался идеальным сотрудником?
— Нестор Альмендрос, покойный оператор, работавший с Франсуа Трюффо. Для актрисы очень важно, чтобы оператор, с одной стороны, выдерживал стиль всего фильма, с другой — хорошо ее снимал, чувствовал ее лицо, фактуру. Когда этого не происходит, начинается борьба. А вообще, мне нравится, как работают операторы в японских и гонконгских фильмах.
— Ходите ли вы в кино — не на официальные премьеры, а как обычный зритель?
— Да. Я люблю ходить в кино и нуждаюсь в этом. Предпочитаю открывать новые фильмы на большом экране. А пересматривать уже можно по телевизору. Скажите, вот вы часто смотрите новые фильмы на видео?
— Стараюсь этого не делать.
— Меня поразило в Америке, что журналисты смотрят кино преимущественно на видео. Ведь это совсем не то же самое. Не то изображение, не тот звук.
— Многие актрисы и режиссеры, начинавшие вместе с вами или чуть раньше, остались в 60-х годах или вообще бросили кино. Например, Брижит Бардо.
— Наверное, им не хватило желания, любопытства, страсти к своей профессии. Я всегда стремилась открывать новых режиссеров, непременно смотреть их фильмы. Я не боялась рисковать, хотя иногда ошибалась и делала неправильный выбор, но в итоге эти эксперименты вели меня к вершине того опыта, на которой я себя ощущаю. Мне трудно представить, чтобы я вдруг устала от кино. Новички этого не понимают: как бы вы ни были знамениты, никто вас не будет умолять остаться, и если вы уходите, значит, для публики вы мертвы.
— Хотя больше нет в живых ни Бунюэля, ни Трюффо, вы работаете с редкими для наших дней режиссерами-авторами: Лео Караксом, Раулем Руисом. Говорят, у вас есть проект и с Ларсом фон Триером.
— Пока нет уверенности, что все состоится. Я очень люблю фон Триера, его "Рассекая волны".
— Как вы смотрите на будущее французского кино?
— Без большого оптимизма. Однако трудно впасть в тотальный пессимизм, если все время работаешь. Французское кино не всегда удовлетворяет своими результатами и не слишком успешно борется на рынке с англоязычным. Трудно противостоять большим голливудским фильмам: нужна другая система проката, маленькие залы, требуется больше времени, чтобы вернуть деньги. В англоязычном мире любой альтернативный язык становится проблемой.
— Хотели бы вы поработать с русским режиссером?
— Я бы хотела сняться в России, но начать с юга, с какого-нибудь города на Черном море.
— С Одессы?
— Нет, есть другой большой город. Очень старый. С коротким названием. Назовите мне самые большие русские города.
— Москва, Петербург. Киев, но это Украина, и там нет Черного моря.
— И все же я говорила о Киеве. Там начинались съемки фильма "Восток--Запад". Правда, мои "куски" снимались в Болгарии. Я бы хотела в конце концов сыграть в русском фильме, но на каком языке я буду говорить? Быть может, меня дублируют на русский, а потом я сделаю французскую версию? Иначе, если француженка заговорит в России по-английски, это будет фильм без национальности.
— Что вы ощущаете в преддверии 2000 года и где собираетесь его встретить?
— Не имею понятия. Конечно, я ощущаю определенное волнение: что-то должно кончиться с концом тысячелетия. С другой стороны, это не более чем символ. Мы уже ощущаем, как многое изменилось за последние десять лет, так что вряд ли простая перемена цифры приведет к моментальным переменам.