На новой сцене Мариинского театра состоялась мировая премьера балета Саши Вальц "Весна священная". Признанный мастер танцевального авангарда, сочетающая в творчестве немецкую экспрессивность и утонченную интеллектуальность, сама, вероятно, того не ведая, насытила новый балет самыми что ни на есть современными российскими реалиями. Из Мариинского-2 — ОЛЬГА ФЕДОРЧЕНКО.
Число танцевальных интерпретаций партитуры Игоря Стравинского за век ее жизни перевалило за несколько сотен. Чего там только не было: и древний языческий обряд, и противостояние беззащитной жертвы жестокому обществу, и борьба женского и мужского начал, и про любовь пастушков и пастушек, и даже про Паука, поедающего эльфов, жуков, муравьев и стрекоз. Танцевали на завернутых внутрь ногах, на пуантах, голышом и в воде, бегали по табуреткам и корчились на высоченных пятиметровых шестах.
Спектакль Саши Вальц сначала даже поражает своей аскетичностью. Черный короб сцены без кулис. В середине — куча шлака, через нее и по ней бегают и прыгают танцовщики, поднимая клубы пыли. Главный конфликт "Весны священной" Саши Вальц — группа людей против одного человека. Есть, конечно, и тема пробуждения природы — природы зла и насилия, агрессии и беззащитности. Саша Вальц не предлагает готового лекала сценария — здесь можно даже и не догадаться, что в жертву приносится не столько человек, сколько его индивидуальность, как сообщила хореограф в предпремьерном интервью, опубликованном в буклете. Больше никаких зацепок зрителям балетмейстер не дает, великодушно предоставляя возможность додумать каждому свою версию.
Ассоциативный ряд весьма богат. Начальное соло (на знаменитое соло гобоя) безвестной кордебалетной танцовщицы, воздушное, несмотря на партерную основу, и даже целомудренное, несмотря на весьма оргиастический характер хореографии, может представляться вылетевшей из костра искрой, неким "бродячим огоньком", который в эпоху романтизма олицетворял праведные души. На оркестровое вступление следует эпизод под рабочим названием "лава": танцовщики, соединенные в группы, начинают "бурлить", "булькать" и "вытекать", словно расплавленная магма из чрева вулкана — так, вероятно, прорываются наружу низменные инстинкты, заполняющие жизненное пространство и сжигающие на своем пути эмоциональные порывы. Единственная цель группы — выжить любой ценой, прогрызая ли человеческую плоть, удушая ли конкурента, либо вообще отстреливая из пистолета: в одном из эпизодов женский кордебалет делает пальчиком весьма характерный жест из детских игр "пух!", идеально совпадающий с оркестровым аккордом.
Параллельно с развитием темы человеческой жестокости и агрессии развивается хореографическая тема бесконечной цикличности мироздания. Вот, кажется, вернулись из теплых стран лебеди (женщины складывают руки над головой в нарочито-преломленной "лебединой" позе), вот Сеятель (с плаката Остапа Бендера) разбрасывает зерно в почву, вот бурно всходят ростки, разрывая плоть земли, а вот уже журавли сбиваются в клин, чтобы улететь за море (вообще-то с темой журавлиных клиньев в современных российских реалиях надо бы порекомендовать госпоже Вальц быть поосторожнее). Избранницу находят по биению сердца ее будущего младенца — неожиданно нежный и сильный эпизод, когда Александр Сергеев чутким акушером прослушивает заботливо подставляемые впалые животы артисток балета, прерывается радостным животным ликованием толпы, загоняющим жертву в предназначенный ей коридор, ведущий на бойню. В финальном монологе Избранницы (Екатерина Кондаурова) слышны и пластические проклятья бывшим сородичам, и измученная мольба к Всевышнему побыстрее прекратить мучения.
На всем протяжении спектакля сверху в центр кучи шлака медленно-медленно спускается металлический штык. Сначала, конечно, вспоминаешь чеховское ружье, которое должно выстрелить, только чуть трансформировав: если есть штык, на него должна быть наколота какая-нибудь бабочка. А чуть позже — поражаешься сходству штыка со знаменитой "сосулей", обессмертившей имя Валентины Ивановны Матвиенко. К тому же "сосуля" позолоченная. В финале она безжалостно протыкает Избранницу — Екатерину Кондаурову. Что и говорить — самая петербургская смерть во всей столетней истории "Весны священной"!