Последний Каннский фестиваль ХХ века завершился одной из самых больших неожиданностей за всю его историю. Золотая пальмовая ветвь, миновав всех фаворитов в лице Альмодовара, Эгояна, Линча, Джармуша и Китано, досталась бельгийским братьям Люку и Жан-Пьеру Дарденнам за малобюджетный фильм "Розетта". Этим скандальным результатом фестиваль обязан президенту жюри Дэвиду Кроненбергу. Не меньшей сенсацией стало решение присудить приз за сценарий картине Александра Сокурова "Молох".
Сценаристы "Молоха" Юрий Арабов и Марина Коренева (автор немецкого текста), несомненно, будут польщены. У режиссера же Александра Сокурова столько же оснований считать себя польщенным, сколько и обиженным. Разумеется, награду следует рассматривать прежде всего как признание личного вклада Сокурова, впервые участвовавшего в каннском конкурсе, в мировой кинематограф. Сам он и члены его группы уже покинули Канн и на церемонии не появились."Россия все еще далека от Лазурного берега",— сказал получавший приз немецкий сопродюсер.
Кроненберг вполне искренне мог почуять в мрачном, увлеченном идеей умирания и демонстративно равнодушном к комфорту публики авторе "Молоха" родственную душу. Но трудно представить себе что-нибудь менее соответствующее традиционным представлениям о хорошей внятной драматургии, чем "Молох" с его конспективно намеченным сюжетом, аморфными характерами и обрывочными диалогами. Если бы премию дали за "идею сценария", это можно было бы понять.
Почему Кроненберг, очевидно, желавший непременно как-то отметить Сокурова, не отдал ему, например, приз за режиссуру, не совсем понятно. Наверное, виной случившемуся твердая решимость эксцентричного канадца делать все наоборот, вопреки ожиданиям и прогнозам. Так или иначе, эта премия пополнила список странностей последнего Каннского фестиваля ХХ века.
К концу фестиваля в его усталом организме явно накапливалось напряжение. Всех что-то раздражало: голливудскую прессу — что Канн увлекся эстетством, дистрибуторов — что оскудел рынок, критику — что фильмы слишком длинные, публику — что нет звезд. Но умудренный Жиль Жакоб, художественный руководитель фестиваля, хранил олимпийское спокойствие. Он парировал упреки, говоря о том, что при таком эксклюзивном составе конкурса ему не нужны ни большой Голливуд, ни звезды, тем более что сливки американского независимого кино он в Канне собрал.
Жакоб отрицал также, что собирается в отставку. Однако такие слухи упорно ходят. Возможно, нынешний скандал этому поспособствует. Но в таком случае надо признать, что этот человек уйдет с триумфом, сумев на пороге ХХI века сохранить имидж защитника кино как искусства, которое не собирается умирать под натиском "Звездных войн". Кто-то заикнулся о том, что отсутствие в Канне этой картины пагубно для фестиваля: он, мол, не интересуется тем, чем живет остальной мир. Тогда член жюри знаменитая оперная певица Барбара Хендрикс ответила, что остальной мир живет не звездными, а земными войнами.
Состав жюри, судя по всему, был тщательно продуман Жакобом. Кроненберг имел в нем двух своих друзей-актеров: Джеффа Голдблюма и Холли Хантер, так что проводить свои решения председателю было несложно. Единственный вежливый реверанс, который он сделал,— 90-летнему классику Мануэлю де Оливейре: ему достался низший в иерархии приз жюри.
Педро Альмодовару присудили приз за режиссуру — что явно было маловато для модного испанца, чья картина "Все о моей матери" вызвала бурю восторгов у публики. Этот фильм был в нынешнем каннском контексте аналогичен прошлогоднему — "Жизнь прекрасна" Роберто Бениньи, и недаром Альмодовар, пародируя темпераментного итальянца, упал на колени перед залом.
Альмодовар также произнес со сцены многозначительную фразу: мол, эта награда принадлежит и моим коллегам Джармушу, Эгояну, Рипштейну, Линчу — всем тем, кому призы вообще не достались. Кроненберг как бы дал понять, что все они уже много получили от жизни и получат еще, Альмодовар, быть может, даже своего "Оскара". Но Каннский фестиваль, по словам Кроненберга, имеет другие критерии, ведь "чем дальше от Голливуда, тем меньше промыты у людей мозги".
Неожиданно было услышать это от человека, именно в Канне четверть века назад решившего делать коммерческое кино. От человека, работающего для "Уорнеров" и других крупнейших студий. Но не надо забывать, что многие фильмы Кроненберга вызывали шок. И вот теперь весь расклад основных призов свидетельствует, что канадский режиссер решил поддержать кино не вчерашнего, а завтрашнего дня, талантливых людей, пока не избалованных славой и любовью народной, но ищущих свой серьезный путь.
Настоящий шок в зале начался, когда стали награждать актеров. Отвергнув Боба Хоскинса и Фореста Уитекера, жюри выбрало Эмманюэля Шотта — современного Христа из французского фильма "Человечность". Немного похожий на Сергея Маковецкого, он в жизни и на экране выглядит незащищенным. Как и сам идиосинкразический фильм молодого режиссера Бруно Дюмона, осмеянный многими зрителями и критиками, но награжденный специальным Большим призом фестиваля, который получали в свое время Висконти и Тарковский.
Шок продолжился, когда приз за женскую роль поделили между Северин Каньель из той же "Человечности" (представившей там несколько весьма реалистичных сексуальных сцен) и бельгийкой Эмиль Декуэн, в не менее шоковом натуральном ключе сыгравшей безработную парию в "Розетте". Две девицы откровенно плебейского вида, хотя и облаченные в вечерние платья, плакали и млели от счастья на каннской сцене.
После этого уже никто не удивился, когда Кроненберг, с мягким высокомерием глядя в зал, объявил, что присудил Золотую пальмовую ветвь той же "Розетте" — показанной в последний день социально-гуманистической драме. Дебютанты в каннском конкурсе братья Дарденны сняли фильм ручной камерой в традиции "Догмы", позаимствованной у соседей-датчан. Кстати, этот фильм был не только самым последним, но и самым коротким в каннской программе: открывшаяся трехчасовым "Сибирским цирюльником", она завершилась "Розеттой", идущей всего один час 31 минуту. Бывает, что краткость — сестра успеха.
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ