Фестиваль театр
Даже если бы про Джеймса Тьере было известно только то, что он внук Чарли Чаплина, особое внимание ему было бы обеспечено
Фото: Артем Коротаев /Фото ИТАР-ТАСС
Одиннадцатый Международный театральный фестиваль имени Чехова, проходящий при поддержке "Первого канала", страховой группы "Согаз" и банка M2M, открылся спектаклем "Рауль" французской "Компании майского жука" в исполнении Джеймса Тьере. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Даже если бы про Джеймса Тьере было известно только то, что он внук Чарли Чаплина, особое внимание ему было бы обеспечено. Так оно, собственно говоря, и произошло несколько лет назад, когда Тьере впервые приехал на Чеховский фестиваль. Теперь же можно утверждать, что он прочно обосновался в обойме любимцев фестивальной дирекции,— уже известно, что и его следующий спектакль будет приглашен на фестиваль через два года. Выбор именно "Рауля" Тьере для открытия фестиваля тоже не случайность: Чеховский все больше тяготеет к демократической зрелищности, к синтетическому жанру, условно называемому "новым цирком",— а Джеймс Тьере (и сам, и как член семьи Чаплиных-Тьере) принадлежит к числу самых успешных на мировом фестивальном рынке представителей этого направления.
Кстати о семье. Мать Тьере, Виктория Чаплин-Тьере, которой еще только предстоит появиться на Чеховском фестивале, придумала для "Рауля" костюмы и "бестиарий" — огромных кукол, нарушающих одиночество главного героя. Моноспектаклем сочинение Джеймса Тьере можно назвать лишь с натяжкой: помимо закулисных помощников, без которых невозможно было бы осуществить многочисленные трюки, у него есть и двойник, благодаря которому Тьере несколько раз удается весьма остроумно обмануть зрителей, появившись оттуда, откуда его не ждут. "Рауль" составлен из обаятельных шуток и выразительных пантомим, эффектных превращений пространства и хорошо продуманных фокусов, цирковых номеров и безмолвных скетчей.
Наверное, можно найти в "Рауле" и какой-то обобщающий, возвышенный смысл. Спектакль начинается с появления путешественника, обнаруживающего за разлетающимися белыми мачтами, точно за распахнувшимися воротами, обособленный и странный мир, оторванный от реальности остров, на котором стоит выстроенный из металлических шестов вигвам. То, что пришелец и обитатель — две ипостаси одного и того же персонажа, можно утверждать лишь на свой страх и риск. Пока идет спектакль, хижина, служившая своего рода тайным убежищем, постепенно разрушается, населявшие ее предметы превращаются в хлам, и в финале сцена целиком "одевается" в черное. Внутренний сюжет "Рауля" можно представить себе как историю завоевания личной свободы, но можно — и как историю саморазрушения, совершенного отчаявшимся одиночкой. Можно — как обретение героем, видимо, человеком столь же робким, сколь и отважным, какой-то новой чувственности, а можно — как прощание с сонмом собственных фантазий. А можно вообще сказать что-то необязательное, мол, это путешествие по снам или возвращение в детство — спектакли "нового цирка" часто оправдывают такими формулами.
Но важны в "Рауле" для зрителей все-таки не смыслы, а сам процесс знакомства с придуманным Джеймсом и Викторией Тьере миром. Спектакль идеален для воскресного семейного просмотра: дети, которых на Чеховский фестиваль в прежние времена было лучше не брать с собой, наверняка в восторге и от огромной рыбины, выплывающей из-за кулис, от страшноватого птичьего скелета, отделяющегося от остова хижины, от прихрамывающей ящерицы и, конечно, от мягкого белого слона, проплывающего по сцене ближе к концу полуторачасового представления. Джеймс Тьере, однако, прекрасно обошелся бы и без кукол — он может вести диалог не только с предметами, но со звуками и светом, он великолепно двигается и часто "извлекает" тот или иной трюк из собственной пластичности — так, перевернувшись головой вниз, он превращает ноги в антенны, и радио начинает вещать без помех.
Автор "Рауля" не использует ни видеопроекцию, ни электронику. Наверное, самое сложное оборудование в спектакле — похожая на киносъемочный кран машина, с помощью которой Тьере имитирует волшебный полет в пустоте. В то же время он не притворяется надменным иллюзионистом — включает свет, и мы видим, как делается его "полет". Но когда посреди одного из номеров вдруг якобы выключается электричество и на сцене появляются монтеры, герой, вдруг спохватываясь, пытается скрыть хотя бы одного из них красной бархатной занавеской — чтобы тайна до конца не раскрылась. В общем, где-то здесь и заключается одна из возможных разгадок восторга публики, проявившегося в Москве стоячей овацией после спектакля: Джеймс Тьере находит очень верное соотношение между ролями манипулирующего чужим сознанием фокусника и доброго, ироничного волшебника.