Продюсер "Ночного дозора", новой "Иронии судьбы" и "Высоцкого" рассказал Олегу Хохлову, до чего пираты довели российское кино.
Фото: Дмитрий Духанин, Коммерсантъ / купить фото
Вы следите за тем, как развивается обсуждение темы интернет-пиратства после нашумевшей встречи кинематографистов с президентом?
— Обсуждается в основном, выступит ли Минкульт против пользователей. Говорят и о врагах, жирных котах киноиндустрии, которые хотят отнять интернет у людей, зона свободы которых и так неуклонно сжимается. Это крайне упрощенное видение ситуации.
А вы как видите происходящее?
— Наступил цифровой коммунизм. Многие считают: все, что производится в области культуры, напрямую принадлежит народу. Как воздух и солнце. Но у этого явления есть отчетливые границы — территория бывшего СССР. Россия и Украина собрали почти половину мировых ресурсов--держателей нелегального контента. Я специально избегаю слова "пиратский". Пиратство предполагает риск: нужно выходить в открытое море, могут поймать правительственные войска и даже повесить. Наши пираты ничем не рискуют. Сложилась уникальная ситуация: 99% всего контента существует в нелегальном обороте — и это почти всех устраивает. Культура стала побочным продуктом модернизации. Кажется, ее принесли в жертву развитию IT-индустрии.
Сейчас Российская ассоциация электронных коммуникаций предлагает сделать что-то вроде DMCA (американский Digital Millennium Copyright Act в той его части, которая касается онлайна, обязывает интернет-компании блокировать спорный контент по требованию правообладателей.— "Деньги"). Но DMCA — норма прошлого века. Она даже не включает понятие "торрент".
Законопроект, предложенный Министерством культуры,— это не DMCA. Предлагается блокировать сайты во внесудебном порядке, штрафовать не только их владельцев, но также провайдеров и даже пользователей.
— Не все инициативы Минкульта кажутся мне велением времени. Но то, что государство впервые вступилось за культуру, вдохновляет. И это логично. Министерство культуры скоро рискует остаться с библиотеками и театрами. Больше управлять ему будет нечем. Интернет-воровство системно уничтожает целые области культуры.
К справедливости сейчас громче всех взывают провайдеры. Они считают, что вы перекладываете на них собственные проблемы, и недоумевают, почему они должны помогать в их решении. Почему?
— Наверное, потому, что наши "собственные проблемы" возникли благодаря их успешной коммерческой деятельности. Просто нечестно зарабатывать на нелегальном контенте. А помогать нам необязательно.
А вы считаете, что они на этом зарабатывают?
— Для меня это печальная аксиома. Зловредные сайты, живущие за счет рекламы,— это только вершина пирамиды. Какая там реклама? Копеечная. Дальше — сети распространения, и они заработали колоссальные деньги.
Каким образом?
— На взрывоподобном внедрении широкополосного доступа (ШПД). В 2006 году к ШПД было подключено 5 млн домохозяйств. В 2007-м — уже 11 млн. В 2007 году у нас была довольно веселая по европейским меркам доля в кинопрокате — около 30%. Среднеевропейская — 16-17%. Но в том же 2007 году был сломан позвоночник роста нашего кино. И в 2010-м мы получили лишь 15%. Эта доля сохраняется по сей день.
Культура теряет функцию финансового репродуцирования. Мы обходились без государственных денег, когда снимали все большие фильмы, звеневшие тогда. "Дозоры", "Адмиралъ", "Турецкий гамбит" были рентабельны. Но внедрение широкополосного доступа предложило населению неотразимого удобства услугу: смотреть кино дома, в качестве, одновременно с выходом в кинотеатрах. Единственная надежная защита — бюджет фильма. Количество раздражителей на экране должно соответствовать его размеру, фильм должно быть интересно смотреть именно в кино. Никакой телевизор не может противостоять бюджету $200 млн. Остальные фильмы можно смотреть и дома. И наше кино в силу очевидных бюджетных ограничений — в первую очередь.
Эти изменения совпали с системным кризисом отечественного кино. Кто больше всех виноват в проблемах? Конечно, мы сами. Количество фильмов резко разошлось с их качеством. Все решили, что умеют снимать кино. Интернет стал могилой, куда все это свалилось.
В интернете есть и легальные площадки.
— Технически — да. Но даже 1% — это оптимистическая оценка доли, которую они занимают. Есть первичный и вторичный рынки кино. Вторичный — это телевизионные права и так называемое домашнее видео во всех его многообразных проявлениях. У нас из всего вторичного рынка осталось только телевидение.
Меньше 1%! Из этого ничего не может вырасти в условиях правового вакуума. Провайдеры надули вот такие щеки, прошли лондонские IPO. И вся эта система была создана буквально за три года. Как это делалось? Я даже гордость почувствовал, когда увидел один рекламный щит. Сходятся два корабля, из "Титаника" и нашего фильма "Адмиралъ": если вы хотите увидеть это бесплатно, подключайте ШПД. По-другому его продать нельзя. Он вам просто не нужен. ШПД — это только для того, чтобы скачивать кино или смотреть его онлайн. "В контакте" сегодня имеет благодаря ШПД 43 млн уникальных заходов в месяц.
"В контакте" следует принципам DMCA.
— Чрезвычайно избирательно. "В контакте" — это чудовище, у которого на месте отрубленной головы сразу вырастают новые. Facebook плюс торренты — это уникальное сочетание, которое возможно только в условиях правового вакуума. Оставим эти сайты. Проблема не в них, а в провайдерах, которые по-настоящему на этом зарабатывают. Сейчас им уже тяжеловато таскать такой объем нелегального трафика: слишком много они набрали "безлимитных" клиентов. И они ищут новые способы монетизации. Они нам даже предлагали защиту за деньги.
Сами провайдеры?
— Сами провайдеры. Был серьезный разговор с участием представителей Минкомсвязи. Они готовы бороться с пиратами, но в качестве вознаграждения хотят забрать авторские права. Зачем нам это? Проще оставить анонимным ворам. Лучше не знать в лицо тех, кто тебя обирает.
Почему в других странах удалось создать большие легальные площадки — Netflix, Hulu и другие?
— В США DMCA был принят в 1998 году.
Но пиратский контент все равно в свободном доступе. Взять "В контакте". Фильмов с оригинальной звуковой дорожкой, я думаю, там не так уж много. Но музыка есть любая, однако Apple или Spotify это не мешает.
— Там принципиально иная культура потребления, другое отношение к собственности. Слово "халява" на английский язык сложно перевести. У нас это упало на столетние коммунистические чаяния. В США, в конце концов, все повязаны кредитами. Людям, у которых все куплено в кредит, есть чего бояться. Нашим людям терять нечего.
У пирамиды, которую вы описываете, должно быть еще и основание.
— Это поисковики, которые, возможно, свою историческую функцию уже выполнили.
Наверняка. Все знают, куда идти за музыкой, куда — за сериалами.
— Все же не все. Количество запросов остается высоким. Это значительная часть их бизнеса. Мы долго умоляли удалять ссылки на пиратские сайты. Приватно они признают, что запросов "смотреть" и "скачать" по-прежнему очень много.
"Они" — это кто? "Яндекс" или Google? У нас, по сути, всего два поисковика. И Google, кстати, удаляет ссылки.
— Это имитация. Но очень эффектная с правовой точки зрения. Каждый день появляются новые ссылки, а старые, как бы снятые, всегда остаются под обрезом экрана монитора. Листните запрос на фильм на страницы назад, и вы увидите на каждом новом поле неснятые ссылки. "Яндекс" вообще не заморачивается. У него философия зеркала: есть в жизни — есть в поисковике. Своеобразная монетизация идеи свободы: идите и объясните правительству, чтобы оно закрыло пиратов, тогда мы уберем на них ссылки.
Не так уж редко правообладателям все же удается убрать свою интеллектуальную собственность из интернета. И вот что интересно: "Легенда N17" сейчас есть везде, а, например, фильма "Высоцкий", который вы продюсировали, нет ни в сети "В контакте", ни на "Рутрекере". Как это получилось?
— Каждый защищает себя как умеет. "Легенда", я считаю, защищалась фантастически. Настоящая защита в интернете стоит очень дорого. Технологии чрезвычайно разнообразны. Это борьба, которая в момент выхода фильма идет каждую минуту. Две недели можно продержаться. Не больше. Но основной ущерб не в том, что за эти две недели кто-то не придет в кино. Основной ущерб — это то, что происходит позднее. При здоровом состоянии киноиндустрии вторичный рынок приносит до 60% выручки. А у нас уже вошло в привычку: мы знаем, что рано или поздно фильм обязательно появится в нелегальном секторе интернета в хорошем качестве.
Вы считаете, что России в силу всех обстоятельств, которые вы перечислили, нужно более жесткое законодательство, чем Соединенным Штатам?
— Я считаю, что нам в принципе необходимо законодательство. Точка. Я не то что от ответа ухожу, я его не знаю. Правильна ли досудебная блокировка? Только мое мнение: в текущей ситуации — да, конечно.
А пользователей нужно наказывать?
— Нет. На этом этапе — нет. Вот когда у нас будет свой Netflix, когда будет реальная альтернатива пиратству, об этом можно будет рассуждать. В текущей ситуации это бессмысленно и опасно. Многие и правда не понимают сути претензий. Это будет гадская глупость, если пойти войной на пользователей. Они не извлекают прибыли. У нас есть конкретный противник. Это воры — зловредные сайты, операторы связи и поисковики. Какими бы красивыми они ни были снаружи, это просто хорошо одетые воры.
В США в прошлом году обсуждалась законодательная инициатива SOPA (Stop Online Piracy Act), в рамках которой предлагалось наделить правообладателей правом блокировать пиратские сайты, отключать на них рекламу или платежные инструменты. Но в конце концов от ужесточения законодательства там отказались.
— Очень умно действовал Google. Мне рассказывали об этом коллеги из Motion Picture Association of America. Они тоже страдают. Просто у них это, скажем, кровоточащая рана, а у нас — отрезанная голова. Изначально за них были две трети Сената. А потом каждый, кто собирался голосовать за SOPA, начал получать на личную электронную почту: ты не американец, ты предаешь нашу свободу, если ты проголосуешь за это, за тебя — никто и никогда. Каждый получил примерно по 60 тыс. писем на домашний электронный адрес. Великолепная кампания, которая сломала большинство. Вряд ли что-то изменится в этот срок Обамы, хоть он и обещал помощь Голливуду.
На чем строится предположение, что пиратские просмотры или скачивания можно конвертировать в легальные?
— Возможно, кино уже добили. Мы говорим о шансе на будущее. Мне кажется, в середине 2000-х мы подхватили импульс, который шел от советской культуры. Не идеологический, а социальный. Продолжилась традиция. Не каждый народ может позволить себе такую сложную в организации и дорогостоящую форму самовыражения, как национальное кино. Европейский кинематограф во многом маргинализировал себя за счет культурного доминирования артхауса. В развивающихся странах народу просто не до своего кино. Мы теряем шанс на продолжение в будущем. Новым поколениям придется начинать с нуля, они встанут на край обрыва, с которого мы сегодня сорвались.
Я не берусь в цифрах оценивать ущерб. Важнее то, что происходит с культурой. Она рухнула, она не участвует в рыночных механизмах, она выведена из социальных отношений как участник рыночного процесса и оставлена на обочине. Мы сейчас не можем сделать кино без государственной поддержки.
У вас есть ощущение, что президент услышал ваши доводы?
— Акустически — точно. Будет политическая воля — все изменится.