Классика
"Дьявол — это женщина"
(The Devil Is A Woman, 1935)
Роману символиста и эротомана Пьера Луиса "Женщина и паяц" (1898) повезло в кино так, как не везет иным шедеврам: четыре экранизации за полвека. Хотя басня о садистском двуличии, присущем "вечной женственности", должна была бы устареть вместе с эпохой Луиса, озабоченной "тайнами пола". Антонио (Сезар Ромеро), "Казанова" и революционер в бегах, доходит до умопомешательства, домогаясь Кончиты (Марлен Дитрих). То несомненно доступная, то душераздирающе жертвенная, то экстатично целомудренная, то безобразно корыстная, она глумится над героем-любовником потому, что такова ее то ли мистическая миссия, то ли сволочная природа. Луис Бунюэль даже разделил ее роль в "Этом смутном объекте желания" (1977) между Кароль Буке и Анхелой Молиной. А Джозеф фон Штернберг завершил "Дьяволом" цикл из своих восьми фильмов с Дитрих: это единственный сценарий великого прозаика Джона Дос Пассоса. На экране — круглосуточный испанский карнавал. Конфетти, шутихи и фламенко успешно скрывают жестокую истину: Дитрих могла быть только роковой, но никак не невинной.
"Такая, как ты есть"
(Cosi come sei, 1978)
Марчелло Мастроянни в привычной для него роли бабника, ладно еще, что потасканного, так еще и трусливого. Перманентно голая Настасья Кински, вьющаяся вокруг него. Сюжет простой настолько, что зритель вправе заподозрить: режиссер издевается. Джулио (Мастроянни) никак не решается залезть на Франческу (Кински), которая только этого и ждет, поскольку боится инцеста: когда-то он спал, как спала, судя по фильму, вся Италия, с покойной мамой Франчески. Все это двухчасовое благолепие — отнюдь не скучное, но несколько слабоумное — сопровождает музыка, естественно, Эннио Морриконе. Остается понять, как угораздило это снять Альберто Латтуаду, интеллектуала, теоретика и пионера-практика неореализма. Ежу понятно, что фильм затеян исключительно ради того, чтобы полюбоваться Кински во всех ракурсах. Но и в старческой страсти к подглядыванию Латтуаду (1914-2006) вроде бы подозревать неуместно: какие его годы. Наверное, правильно счесть фильм монументом режиссерской честности: захотел снять голую красавицу — и снял без причуд, не сочиняя никаких "последних танго во Флоренции".