"Мне говорят, что я поставил системе шах и мат"

Когда протесты в Турции были уже почти подавлены, лагерь активистов в парке Гези разогнан с применением водометов и перечного газа, полиция очистила площадь Таксим и государственные телеканалы установили на ней свои камеры, чтобы все могли удостовериться, что здесь ничего не происходит, под прицел этих камер вышел человек и замер, не сводя глаз с висящего на предназначенном к сносу Культурном центре Ататюрка портрета отца турецкого народа. Вскоре он уже стоял не один, на следующий день его примеру последовали протестующие по всей Турции, а затем и во всем мире, а хэштег #duranadam ("стоящий человек") вышел в пятерку мировых трендов в твиттере. Так хореограф и танцор Эрдем Гюндюз, впервые в жизни выйдя на площадь, стал символом турецкого протеста. В интервью Weekend он рассказал, как это у него вышло.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Предыдущая фотография

Следующая фотография

1 / 3

Фото: Getty Images / Fotobank.com

Фото: AFP

Фото: Getty Images / Fotobank.com

Как вы оказались на Таксиме 17 июня?

В тот день где-то около пяти я приехал на Истикляль встретиться со своими друзьями. Они стали рассказывать мне про разгон парка Гези, про аресты, про людей, ослепших от перечного газа, про ожоги от химической жидкости, которую добавляли в водометы. И, слушая все это, я испытывал крайнюю степень злости и отчаяния. Тогда у меня возник план — расставшись с друзьями, я не отправился домой, а пошел на Таксим. Я точно знал, где именно я хочу встать — так, чтобы мне было видно портрет Ататюрка и полицейских, раскинувших лагерь у Культурного центра, который, вообще-то, им вовсе не принадлежит, и так, чтобы я сам попадал под объективы камер, которые установило на площади телевидение. Тогда Таксим показывали почти по всем каналам, чтобы продемонстрировать, что протесты закончились. Так что я был уверен, что не останусь незамеченным.

Вы были удивлены, когда к вам начали присоединяться другие люди?

Я был удивлен, что этого не произошло раньше. Я вышел на площадь около шести вечера и рассчитывал, что уже к девяти буду стоять там не один. Но реально люди начали присоединяться ко мне только около одиннадцати. И стоять, конечно, сразу стало веселее. Ну и потом появились люди, которые пытались защитить меня от полиции и оградить,— это было очень круто.

Я читала, что ваши друзья не давали к вам присоединиться, чтобы не создавать провокаций.

Это все полный бред! Я вообще никому не говорил про то, что собираюсь сделать, и моих друзей на площади не было. Я не вписан ни в какие социальные сети, которые используют протестующие. Я просто поймал это чувство в воздухе, просто решил, что должен что-то сделать — и пошел. Теперь пишут, что меня якобы кто-то охранял или что мой план был простоять на площади месяц. Да не было никакого плана! Я с самого начала собирался стоять столько, сколько понадобится, чтобы меня заметили. К людям, дающим под видом моих друзей или соседей интервью или заводящим от моего имени аккаунты в социальных сетях, я не имею никакого отношения.

А пока вы стояли один, вы совсем не испытывали никаких сомнений в том, что делаете?

Вообще-то после трех-четырех часов без всякого движения, уже перестаешь чувствовать голод, или неудобство, или какие-то сомнения. Я смотрел на деревья, на полицейских, на людей на площади. И я видел маленькие огоньки Культурного центра Ататюрка и портрет Ататюрка и читал про себя его обращение к турецкой молодежи. И это давало мне надежду, и возможно, дало сил простоять немного дольше.

Вы кажетесь большим поклонником Ататюрка.

Нет, ну я не безумный кемалист. Он для меня скорее символ. Ататюрк жил почти сто лет назад, он принадлежит другому времени и другой эпохе. Но то, что он пытался сделать с Турцией, кажется мне правильным. Он хотел, чтобы страна развивалась по пути разума, по пути науки. Возможно, если сегодня жить по заветам Ататюрка, тоже ничего хорошего не выйдет. Тому правительству, которое мы имеем сегодня, ничего такого не нужно. Мы на него возлагали огромные надежды, но они себя не оправдали. Турки живут, уткнувшись в телевизор, откуда им беспрерывно транслируют игры и конкурсы вроде "Кто хочет стать миллионером?", подсаживая на идею легких денег. Все, начиная от премьер-министра и заканчивая простым турком, думают только о том, как бы разбогатеть. Но ничего такого не происходит, просто все вкалывают, жизни не видя.

Расскажите немного о себе. Чем вы занимаетесь?

Я хореограф и танцор, занимаюсь современным танцем, контактной импровизацией и всякими другими штуками, связанными с телом.

Вы из Стамбула?

Я родился и вырос в Анкаре, но моя семья из Измира и себя я считаю измирцем. С 17 до 23 лет я жил в Измире, и мои культурные представления сложились именно там.

Что вас привело к современному танцу? Он не то чтобы сильно распространен в Турции.

Я учился в Эгейском университете, в Измире, учился на электрика. Но одновременно с этим я увлекся театром. Я ходил в измирский театр, мы занимались по системе Гротовского, Станиславского. Мне близок европейский театр ХХ века — экспериментальный театр, театр абсурда. Но когда я открыл для себя современный танец, я понял, что он мне еще ближе. Тогда я бросил свой университет, отправился в Стамбул и поступил на факультет современного танца в университет Йылдыз. Это было в 2003 году. И с тех пор я стараюсь делать что-то свое.

В Турции вообще-то непросто заниматься современным танцем, люди просто не понимают, что это такое. Устроиться в государственный театр почти невозможно, остаются либо частные компании, либо клубы. Я, как могу, выкручиваюсь сам — ставлю собственные перформансы, с 2008 года у меня есть сайт, где я их рекламирую и через который можно пригласить меня выступать.

Почему именно танец?

Он дает мне возможность остановиться и подумать. Вообще мне кажется, что вещи наполняются смыслом, только когда все происходит чуть помедленнее. Мы все делаем очень быстро, но невозможно ничего понять на бегу. Танец давал мне возможность не только проникнуть в суть вещей, но и поделиться своими переживаниями. Зритель вообще очень чувствителен к твоим идеям и мыслям — так что если ты танцуешь, например, думая о том, что будешь есть на ужин, то и зрители начинают думать о том же самом.

У вас есть что-то вроде своей театральной компании, соратников?

Нет, я сам по себе.

Один из ваших перформансов называется "Стена" — в нем вы бьетесь о деревянную стену, откатываетесь и с разбегу ударяетесь снова...

Пока не замираю окончательно. Да, это перформанс посвящен разным границам — Китайской стене, Берлинской стене, железному занавесу,— которые, как я считаю, должны быть разрушены. У меня еще есть перформанс под названием "Шрам" — он о ране и исцелении. Еще есть "Тело" — он тоже о границах нашего тела, временных и пространственных. Проект "Ведьмино дерево" посвящен скульптуре и ее близости с танцем, где хореограф — скульптор, а танцоры — его творения, но творения начинают сами влиять на хореографа. Мой самый последний перформанс называется "Есть ли в Турции культурные институты?". Во все свои перформансы я стараюсь вставлять элементы поп-арта и концептуального искусства, реди-мейды, стараюсь использовать какие-то узнаваемые объекты — такие, как трубка Магритта и писсуар Дюшана. Готовлюсь я всегда очень тщательно, поскольку мне хочется, чтобы каждое мое выступление содержало ясное и четкое послание.

То, что случилось после того, как вы вышли на площадь,— хэштег #duranadam в топе твиттера, движение IStandbul и стоячие протесты по всему миру, не только в Турции,— все это ощущается как победа, какое-то глобальное изменение?

Честно говоря, я не чувствую себя победившим, и не кажется, что мне удалось глобально что-то изменить. Но мне говорят, что я поставил системе шах и мат. Потому что они ничего не могут сделать со стоящими мужчинами и женщинами. Я увидел лазейку, и это помогло другим людям найти надежду. Ведь речь, кроме того, идет не просто о сопротивлении системе, но и о сопротивлении собственному телу — стоять много часов без движения совсем непросто. Это такое маленькое "начни с себя". И в ситуации, когда все другие виды протеста не работают, это дает нам надежду, что мы все еще можем если не повлиять на что-то, то хотя бы высказать к этому свое отношение. Вообще же я просто хотел, чтобы люди остановились и задумались — и чтобы мой поступок стал им для этого примером.

Значит, вы готовы выйти на площадь снова?

Не думаю, что это имеет смысл. Ведь то, что я сделал, было скорее перформансом, чем актом протеста. Это такой очень длинный хеппенинг, тот же современный танец. В одном из своих перформансов под названием "Ведьмино дерево" я как раз исследую, как происходят такие медленные вещи — словно скульптуры, перетекающие в скульптуры. Но важнее всего, что успешным его делает именно повторение — когда, словно банки супа у Уорхола, его начинают распространять и тиражировать. Люди повторяют мой перформанс, и таким образом он оживает. На улице XXI век, и так работает искусство. Так что мое действие мне больше не принадлежит. И если уж снова выходить на улицу, то делать что-то другое.

Лиза Биргер