Многое из того, что происходит в нашей политике, имеет своей причиной карьеризм и спешку: люди хотят успеть занять место в социальном лифте
Борьба за место в социальном лифте ломает людей
Фото: Константин Мельницкий, Коммерсантъ
Решения, принятые в последнюю сессию уходящим в отпуск российским парламентом, по мнению очень многих, имеют очевидный налет субъективности. Нуждающаяся в создании серьезной законодательной базы страна получила среди 238 принятых законов целый ряд агрессивных документов, которые раздражают и возмущают граждан. Американские усыновители больных российских сирот, юридически не определяемые "чувства верующих", ужасные пропагандисты из среды сексуальных меньшинств — вот что целый политический сезон занимало воспаленные умы депутатов.
Александр Дука из Социологического института РАН назвал их даже "когортой циников, которые из соображений сиюминутной выгоды и личных интересов торгуют шовинистической риторикой".
Демократия, конечно,— это циркуляция элит. В какой-то, пусть небольшой, дозе это происходит и в России. Весь вопрос лишь в том, кого и за какие заслуги может поднять вверх социальный лифт.
В отсутствии здоровой конкуренции партийных позиций есть лишь конкуренция в верности внутри одного и того же политического спектра. С оппозицией можно дискутировать, а можно с пеной у рта топтать ее символы на трибуне парламента, как это сделал депутат Сидякин, но именно в последнем случае ты будешь наверняка замечен.
Ярко иллюстрируют нагнетание верности законопроекты Ирины Яровой — один одиознее другого. Последний с восторгом принял бы и сталинский Верховный Совет: Яровая предлагает, по сути, наказывать за неоднообразное понимание и интерпретацию истории, в частности истории Второй мировой войны. Получается, речь идет об инакомыслии, но в иной упаковке.
Казалось, ниша верности давно и прочно занята "Единой Россией", но "когда подводная лодка опустилась на дно, снизу постучали". Так и здесь, оказалось в арсенале есть сверхверность и сверхбдительность. Впервые в новейшей истории парламент усилиями группы, условным лидером которой можно считать вице-спикера Железняка, демонстрирует попытку ответов законами на личные подозрения и обиды, как это было в конфликте с "Московским комсомольцем". Бывший токарь Трапезников предлагает запретить детям чиновников учиться за границей; бывший охранник Луговой — не допускать к телевидению людей с иностранными паспортами; в Думе обсуждается возможность закрыть выезд за границу без справки судебных приставов и т.д. и т.п.
По сути, верность становится синонимом скорости социального лифта. В каком-то простейшем смысле это давно уловили тысячи молодых людей, ринувшихся в "Наши". Ведь в любом возрасте трудно не видеть, что в стране, кажется, не осталось губернаторов и мэров, имеющих иную политическую маркировку. При этом в серьезных назначениях власть вполне проявляет трезвость: в сегодняшнем правительстве у правящей партии лишь один (!) реальный выдвиженец. Остальные в лучшем случае присягнули ЕР по необходимости на разных этапах карьеры.
Не мною замечено, что, оказавшись на московской кадровой площадке, люди, пытаясь встроиться, нередко меняют принципы, взгляды, поведение. Не зря среди сегодняшних думских ударников немало людей, исповедовавших раньше не только другие, но и прямо противоположные взгляды. "У нас уж так повелось, что географические перемещения часто связаны с социальными и моральными смещениями",— комментирует в "Огоньке" этот феномен тот же Александр Дука.
Борьба за место в социальном лифте заставляет людей очень специфически вооружаться. Отсюда корнями вся цепочка скандалов со списанными дипломами и диссертациями. Люди с советских времен верят, что дверь заветного кабинета скорее откроется остепененному кандидату, чем его конкуренту без корочек. Вооружение научной степенью это ведь не только наш феномен. В Китае из 250 провинциальных партийных руководителей и губернаторов 60 имеют докторские степени. Но подавляющее большинство — 50 — получили эти степени, уже находясь на высоком посту. Это, конечно, парадоксально свидетельствует, что не только степень открывает дорогу к посту, а и пост облегчает остепенение.
Надо сказать, что дверь лифта в политическую и деловую элиту приоткрылась еще и потому, что в прошлую президентскую каденцию закончилось заполнение вакансий почти исключительно выходцами из Питера. Нельзя сказать, что Дмитрий Медведев не предпочитал на разных постах своих питерских друзей и сокурсников, просто, видимо, в силу возраста и свойств характера у него их к моменту прихода к власти было не так уж много. Медведев с большим информационным эффектом создавал свой кадровый резерв. Его фронтменом стал 28-летний министр связи. Но пригодилась ли сегодня эта инициатива, черпаются ли сейчас из "медведевской тысячи" кадры, сказать сложно. Кажется, ползучая дискредитация медведевских решений коснулась и кадрового резерва, и Открытого правительства.
В разных конфигурациях происхождение, опыт, образование, деньги, как и везде, выносят людей наверх — в элиту. Можно спорить, что раньше — деньги или власть? На Западе, как правило, от денег переходят к власти. У нас чаще наоборот. Хотя и там, и там немало исключений. И уж точно вариант богатого человека во главе местной власти имеет не только антикоррупционное преимущество, но и немало изъянов. Хотя бы тот, что ни он, ни его семья не пользуются общей с гражданами системой образования, здравоохранения, а часто и коммунального хозяйства. Впрочем, власть, не способная разделить проблемы и страдания избирателей, отнюдь не российский феномен. Отсюда, видимо, мир столкнулся с замеченным политологами парадоксом: менее всего склонны приходить на избирательные участки бедные, безработные и молодежь — все те, кто теоретически должны были бы проявить самый большой интерес к использованию политической системы для изменения свой участи.
Вообще, если познакомиться с размышлениями болгарского философа Ивана Крастева об элите, понятнее становится, как высоко в российских условиях могут взлететь по карьерной лестнице подрощенные властью и телевидением активисты ОНФ. Крастев пишет: "Люди доверяют политикам не только по причине их компетентности, но также благодаря убежденности, что они останутся с ними в одной лодке во время кризиса, а не бросятся со всех ног к аварийному выходу". Как и кто к Путину ни относился бы, в глазах населения он свой — не бросит. Это же можно сказать далеко не обо всех, поднявшихся на российский карьерный Олимп. Скорее, ровно наоборот: избиратель понимает, что владельцы немецких гостиниц, монакских апартаментов, замков в Шотландии и вилл Испании уже не с ними. И в этом смысле как бы экстравагантны ни были активисты "Народного фронта", у них есть большое преимущество в глазах людей: этим новым пассажирам карьерного лифта пока незачем толпиться у "аварийного выхода". Возможно, когда-то так же выглядели и активисты "Единой России". И скорее всего в их обидном прозвище главное для избирателей не то, что они сжульничали на выборах или кого-то обокрали, а то, что эти люди разбогатели и теперь у них другие интересы,— "они не с нами".