Борис Николаевич таки въехал в Кремль на белом коне Провластвовав шесть лет, девять месяцев и две недели, Михаил Горбачев вечером 25 декабря отрекся от власти, передав российскому президенту кремлевскую резиденцию и ядерную кнопку. Достойное отречение последнего президента СССР дает ему серьезные шансы остаться влиятельной политической фигурой. Тем временем наследник отрекшегося властителя, Борис Ельцин, начинает свое самодержавное правление на фоне непрерывных внутри- и внешнеполитических конфликтов.
Проблемы, порожденные сменой династии, анализирует парламентский обозреватель Ъ МАКСИМ СОКОЛОВ.
Le roi est mort Когда стало ясно, что президента не позовут в Алма-Ату, исчезли последние основания для иллюзий. Оставалась, правда, еще одна: президент надеялся, что будет исполнено его последнее желание — упразднить Союз с приличествующей случаю торжественностью и официально передать полномочия ВС СССР новому Содружеству. Вероятно, именно поэтому он и тянул с неизбежным отречением, рассчитывая, что итоговое заседание ВС СССР все же будет проведено. ВС СССР (точнее, единственная сохранившаяся его палата — Совет Республик) тоже тянул, считая, что сдавать полномочия следует после ратификации алма-атинских соглашений республиканскими парламентами. Но Ельцин расставил точки над i. 23 декабря он повстречался с Горбачевым и обговорил условия капитуляции: пенсия, дача, машина и уменьшенная охрана. Дату отречения вдруг окатоличившийся Борис Николаевич юмористически связал с католическим Рождеством: "Делать заявление об отставке в сочельник было бы не в традициях, а вот когда подается гусь с яблоками..." Кроме гуся на дату отречения, вероятно, повлияли еще два обстоятельства. Во-первых, Ельцин, судя по всему, жал на Горбачева — и жал напористо. Переговоры между участниками Содружества шли далеко не гладко, а безоговорочная капитуляция Горбачева и трофей в виде ядерного чемоданчика существенно усиливают позицию Ельцина на текущих и предстоящих консультациях. Во-вторых, когда стало ясно, что уходить придется, главная задача Горбачева состояла в том, чтобы уйти достойно. Тянуть с неизбежной отставкой значило бы для него уподобиться мэру Попову, который, объявив об уходе, теперь то уходит, то не уходит. Президент почувствовал, что дальнейшая оттяжка может придать драме балаганный привкус, и в католический сочельник, 24-го, он попрощался с сотрудниками, а 25-го обратился к нации: "Я прекращаю свою деятельность на посту президента СССР". Отчасти это было прощание, отчасти — защитительная речь: впервые президент с такой жесткостью говорил о разваленном им режиме — "тоталитарная система, лишившая страну возможности давно стать благополучной и процветающей", "безумная милитаризация страны, изуродовавшая нашу экономику, мораль и общественное сознание". Президент сказал, что верит в своих сограждан, пожелал им всего доброго и спустя десять минут в присутствии маршала Шапошникова передал Ельцину чемоданчик с кодами ядерной атаки.
Vive le roi 27 декабря, когда Горбачев зашел в Кремль, Ельцин уже сидел в его кабинете. Поспешность, с которой Ельцин овладел горбачевскими покоями, вероятно, будет стоить ему немалых проблем. Смысл беловежского заявления и алма-атинской декларации заключался как раз в том, что СССР больше нет и Россия — не более чем первая среди равных. Поспешность, с которой даже чисто символические атрибуты союзной власти срочно берутся властью российской, может породить далеко не символическую реакцию со стороны соседей, в первую очередь — Украины, которая уже заняла весьма независимую позицию в ходе экономических и военных консультаций: либерализация цен со 2 января подвергается ею серьезной критике, а российский морской флаг на Черном море она видеть не желает. Не исключено, что российско-украинские отношения быстро вернутся к добеловежскому состоянию и придется снова искать пути к детанту.
Внутренние проблемы не менее остры. 23 декабря в ходе восьмичасовой беседы с Горбачевым Ельцину открылось, по его словам, "немало чудес". Причем чудеса были такого свойства, что Борису Николаевичу захотелось срочно взять душ и отмыться. Возможно, конечно, что предъявленные секретные документы относились к категории "теперь об этом можно рассказать" и объясняли некоторые несообразности в былом поведении Михаила Сергеевича. Но возможен и другой вариант: Борис Николаевич сумел узнать много нового и интересного про свое ближайшее окружение. Так что резкие кадровые перемены на российском верху в ближайшее время не исключены.
Но и без тайн кремлевского двора российское руководство подходит к очередному кризису. Вице-президент Руцкой раздал ряд интервью, из которых следует, что великая держава погибла, в стране царит омерзительная диктатура улицы, необходимо наведение порядка, и обнадежил, что "скоро это кончится". Между тем после 25 декабря расстояние между Руцким и чемоданчиком с кодами сократилось ровно вдвое. И хотя 27 декабря Ельцин отобрал у Руцкого пять подведомственных ему госкомитетов, дистанция от этого не выросла.
С другой стороны, указ об учреждении "НКВД", кажется, переполнил чашу терпения парламента, который начал откровенно фрондировать. К делу подключился и доселе безмолвствовавший Конституционный суд, от которого досталось и президенту (за "НКВД") и парламенту (за Закон о печати). До либерализации цен осталось менее недели, и такой раздрай в стане триумфаторов, мягко говоря, не совсем кстати. Так что, еще толком не успев въехать в Кремль на белом коне, Борис Николаевич уже успел в полной мере осознать заботы прежнего хозяина кремлевского кабинета.