Искусство подниматься

Книга Татьяны Малининой-Федькиной называется "Разговор с бедой". На самом деле это разговор со всеми нами — о стойкости и мужестве жить*

Татьяна Малинина-Федькина

Болезнь побеждает? Ну уж нет! В такие минуты я вспоминала и вспоминаю свои ежедневные победы.

Самостоятельно красиво уложить волосы, крутить педали простенького тренажера на три минуты дольше, чем вчера, увереннее и быстрее справиться с пуговичками на любимой блузке — разве это не причина для радости? Теперь появился повод поздравить себя, наградив вновь появившимся ощущением свободы!

Отмечая в "дневнике настроения" происходящие изменения, я пытаюсь разобраться, какие именно события приводят к ухудшению, а какие помогают его поддержать и улучшить. Иногда лучше не заметить грусть пасмурного утра и загрузить свой день таким количеством якобы неотложных дел, что времени на уныние уже не останется. А вот радость надо встречать и принимать как самую дорогую гостью! Вооружившись терпением и смелостью, я решила каждый день осваивать все новые и новые навыки. Жаль, что, не имея еще достаточного опыта укрощения болезни, я явно переоценила свои новые возможности.

Научиться отползать

Сейчас вспоминаю об одном из первых своих "выходов в люди" с улыбкой, но тогда... Уверенно выйдя из машины, я решила, что мой час настал и в этот вечер болезнь, испугавшись моего натиска, обратится в бегство. Увы, бесславно покидать поле боя пришлось именно мне. Раскованным жестом протянув руку к наполненному бокалу, вдруг почувствовала какой-то тик. Рука выпустила бокал, и респектабельное спокойствие ресторана пронзил резкий звук разбившегося стекла. Я решила не рисковать близким контактом с ехидно ухмыляющимися креветками и предпочла поддержать силы сочным бифштексом. Я попыталась завладеть ножом и вилкой. Но приборы с легкостью фигуриста скользнули по моим ладоням, как по льду, и, ударившись о тарелку с мясом, закончили свой путь у ног моей соседки. Поняв, что останусь без ужина, я мысленно проделывала путь к отступлению, репетируя свой "прощальный выход" без перевернутых столиков и встречи с полицией. Мне удалось благополучно одолеть все препятствия, стараясь не замечать сочувствующих взглядов, которые ставили невидимый барьер между мной и обитателями другой планеты под названием "здоровые люди".

Осознание какой-то ущербности, неполноценности на время лишило меня возможности мыслить здраво. Надо действовать! Я стала ежедневно заучивать наизусть фрагменты нотного или печатного текста, тренируя память. Придумывала тесты и упражнения, развивающие концентрацию внимания и увеличивающие скорость принятия решений. Добавляла в расписание дня специальную гимнастику для рук, которую разработала на основе своего пианистического опыта. Заставляла пальцы двигаться активно, энергично и ровно. Легкий педальный тренажер завершал программу. Все это помогло мне в самое тяжкое время вычеркнуть из лексикона слова "не могу", заменив их коротким, как выстрел, словом "надо!".

Я не знала, чем и как поддержать себя в особенно сложные периоды. Попробовала составить список возможных рисков и способов их преодоления. Лестницы, транспорт, напряжения и регулярно возникающие мышечные боли меня не пугали. А вот усталость, возможные депрессии и нервные перегрузки могли изменить так тщательно разработанный план возвращения к полноценной жизни. Любимое дело — вот спасение! Только оно даст необходимую для успеха энергию. И я сочиняла, преподавала, не вставая с кресла, и продолжала ежедневные тренировки.

Имея непреодолимое желание раздвинуть границы моего вынужденного затворничества, я решила побороть естественный в моем положении страх и почаще выбираться за пределы своего домашнего убежища. Старалась, выходя в пугающий теперь мир, не видеть опасного врага в каждом проезжающем мимо автомобиле. Чтобы не чувствовать себя абсолютно беззащитной, я решила репетировать не только свои движения во время прогулок, но и возможные падения. И самое главное — варианты быстрого расставания с гостеприимно принявшим меня асфальтом. Упасть — дело не хитрое. А вот подняться... Я училась переворачиваться и отползать, если ничего другого не остается, искать и находить опору, при помощи которой можно скорее встать. И даже дома, на диване, пыталась выбирать наиболее удобное положение тела при падении, необходимые в этом случае перевороты и возможные наклоны. В непредвиденной ситуации надо все выполнять быстро, не задумываясь. Скажу сразу, что впоследствии эти навыки спасли мне жизнь.

Мне никто ничего не должен!

Когда приходит беда, часто бывает трудно отличить истинное людское участие от приторно-фальшивой заботы, а то и просто корыстных помыслов. За время болезни мне пришлось столкнуться с разными проявлениями человеческой сущности. Я начала понимать, что с предательством бороться бесперспективно и бесполезно. Его надо научиться предвидеть и по возможности игнорировать.

Невозможно понять, какие обиды могут стать причиной полного сознательного игнорирования попавшего в беду родного человека. Убеждена — таких причин нет! В минуты отчаяния я все-таки еще продолжала надеяться, что хотя бы изредка мою печаль пробьет трель телефонного звонка и я услышу, наконец, родные голоса, посылающие всего два, но так необходимых мне слова: держись, Татьяна! Мне кажется, что все высказанные и невысказанные обиды должны уйти и забыться, когда тот, с кем, возможно, и возникали когда-то разногласия, в новых нелегких обстоятельствах нуждается в искренней моральной поддержке.

Услышав однажды, как почти незнакомые люди со знанием дела обсуждают абсолютно интимные подробности моего состояния, я подумала, что, вероятно, кабинет врача стал проводником закрытой информации. Но вспомнив высочайший интеллект, такт и безупречную репутацию консультирующего меня доктора, я сразу же отвергла свои предположения. Но тогда кто именно сделал секретную информацию достоянием сплетников? Правда выяснилась, как только я вспомнила о своей оплошности. Не обладая в то время достаточным знанием немецкого языка, я пригласила на прием в клинику свою приятельницу, попросив ее помочь мне с переводом. Она всегда проявляла такую бурную реакцию на мою беду, что я не сомневалась в ее согласии. Выйдя после обследования подавленная, озабоченная, я обняла ее.

— Ты, конечно, понимаешь, все услышанное тобой --строжайше конфиденциально! Ведь я еще могу и хочу работать.

— Ты с ума сошла! Я это понимаю, не волнуйся. Никто ничего не узнает!

Вспоминая потом это щебетанье, глаза, полные наигранной грусти, я удивлялась, как могла не распознать бьющую фонтаном фальшь. Через некоторое время я получила прямое объяснение, которое меня уже не удивило.

— Ты с самого детства в вундеркиндах числилась. Все нахваливали, восхищались. Потом карьера вверх пошла, личное счастье. А что, музыкантов на свете мало? Почему именно тебе успех? Вот теперь почувствуй, как это без цветов и аплодисментов жить!

Я слушала молча. После этого случая мне пришлось с большой осторожностью выбирать плечо, на которое можно опереться. В связке больной — здоровый акценты смещаются, и общение обретает особую "хрупкость". Эта непростая наука давалась мне с трудом. Я не умела еще осознавать, что болезнь не наделяет меня какой-то исключительностью. И нельзя стремиться получить эксклюзивное право на внимание и заботу. Хотелось бы с самого начала уничтожить первые ростки потребительства. Необходимо навсегда запомнить: мне никто ничего не должен!

На разделительной полосе

Заболевания, вызывающие ограничения двигательных возможностей, делают нас уязвимыми и беззащитными перед спекулянтами на этой беде.

Я уже не раз встречала различные предложения по уходу за мной, некоторые из них выглядели похожими на вымогательство или попытку примитивного обмана. На помощь, конечно, приходят социальные службы, но как сделать так, чтобы близкие стали ближе, а родные — роднее? Рецепт, наверное, только один: отдавать людям любви и тепла больше, чем хотелось бы получить от них. Я учусь этому каждый миг, но мне пока еще не хватает сил и мужества встать над болью, попытаться укрыть и согреть тех, кому так же тяжело и страшно. Тех, кто очень устал...

Иногда полезно подняться на колесе обозрения и с высоты птичьего полета увидеть не только саму жизнь, но и свое место в ней. Сразу бьющее подчас через край чувство собственной значимости уменьшится до размеров едва различимого ориентира. Но, может быть, наша неповторимость и уникальность прежде всего в том, что один и тот же пейзаж каждый видит по-разному.

Одна из малоприятных особенностей болезни — внезапное и мгновенное превращение энергичного человека в беспомощное существо. Я не раз оказывалась в таком положении. Казалось бы, все идет неплохо: общаюсь с людьми, выхожу из дома. И вдруг, без каких-либо видимых причин, теряю практически все двигательные навыки. Достается, как правило, и тем, кто по воле случая оказался рядом. Тут надо проявлять не просто быструю, а мгновенную реакцию. При этом постараться не ранить бьющей наотмашь жалостью.

Никогда не забуду, как, переходя в положенном месте оживленную городскую магистраль, я в долю секунды перестала чувствовать ноги и, естественно, оказалась лежащей между летящими в противоположных направлениях автомобилями. Они проносились и сзади и спереди, а я лихорадочно думала, успею ли куда-нибудь отползти, пока светофор будет держать для них красный свет. Приподняв голову, увидела среди машин двух велосипедистов. Вдруг они, размахивая руками, рванулись ко мне, на середину улицы, умело лавируя среди плотного потока автомобилей. Подъехав, не раздумывая, бросили велосипеды на асфальт и ловко подняли меня. Старший из моих спасителей (это были отец и сын, как я потом узнала) вошел в поток автомобилей, движением рук остановил его, и они вдвоем перетащили меня через улицу. Усадив на ближайшую скамейку и не дослушав моих горячих слов благодарности, они исчезли. Надеюсь, эти замечательные люди чувствуют, что я их помню.

Беда действительно все меняет. Но, поверьте, иногда она дает нам и шанс что-то пересмотреть, на что-то решиться. Увидеть то, что раньше не разглядели, не поняли, не оценили...

Я убедилась в этом, когда попросила принести мне в клинику не цветы, а побольше нотной бумаги. Я хотела и могла теперь прикасаться к клавишам не онемевшими пальцами, а сердцем. Я писала и пишу музыку запоем, забывая и о проблемах, и о степени эффективности их решения. В трудные моменты накидываю на плечи кружева мелодий и мгновенно оказываюсь в их колдовской власти. Давно заметила, что музыка способна принимать на себя, как бы впитывать наши горести, переживания, мысли. Не стоит забывать и о том, что надо искать противоядие от депрессий (они возникают иногда и в результате приема необходимых лекарственных препаратов). Мое лечение (уколы препарата), безусловно, очень помогает. Но время от времени молоточки страха назойливо стучат в мою дверь, требуя впустить.

Пытаясь улучшить "погоду в душе", я начала с мелочей. Заменила "парадный" свет люстры на мягкое, теплое освещение торшером и настольными лампами. Написанные великолепным художником Альбертом Шиндехютте портреты Шопена, Мендельсона и Гершвина теперь, казалось, смотрели на меня с интересом и участием. Сменив тапочки и домашний халат на дисциплинирующую спортивную экипировку, я попыталась укреплять не только мышцы, но и нервы. В самом деле, что мешает мне работать для поддержания и тонуса, и настроения? Порадовать себя с удовольствием приготовленным любимым блюдом, вспомнить о магической силе косметики, посмотреть интересный фильм... И, конечно, ее величество музыка! Словно доктор, обладающий чудодейственной силой, она исцеляет нашу боль, залечивая раны... И будто заполняя собой освободившееся после прекращения концертной деятельности пространство, в жизнь мою прочно вошла педагогика.

В прежние времена мы с Малининым часто давали в разных странах набирающие тогда популярность мастер-курсы, встречались с молодыми музыкантами, проводили педагогические семинары. Но Женя всегда говорил:

— Ты прекрасный педагог, это мнение многих. Но я думаю, что твое дело прежде всего — играть! Как тебя любят слушатели, какие ты делаешь уникальные программы! А педагогика от тебя никуда не убежит.

Получая непередаваемое наслаждение от общения с публикой, я с азартом готовилась к новым выступлениям и, в принципе, была с ним согласна. Хотя меня еще в юности интересовали секреты педагогики. В классе одного педагога звездочки превращались в звезды, а у другого — так и не дотягивались до музыкального Олимпа. Позже я поняла, что секрет моей потрясающей учительницы — Анны Артоболевской — заключался еще и в том, что, будучи, разумеется, высочайшим профессионалом, она была еще и тонким психологом. Всегда умела поддержать, не восхваляя, и потребовать, не унижая. После уроков мне хотелось горы свернуть! А ее невероятная интуиция позволяла точно угадывать особенности характера и темперамента ученика.

Думаю, что именно Анна Артоболевская заложила во мне основы и принципы не только педагогического, но и общечеловеческого общения. Низкий ей поклон. И когда, спустя годы, я полностью погрузилась в захватывающий мир познания таинств и секретов воспитания молодых музыкантов, я поняла — это тоже мое.

Успехи, победы, поиски, сомнения, разочарования и надежды моих учеников — огромная и невероятно важная часть моей изменившейся жизни. И я начала понимать, что строить мост через печаль всегда полезнее и приятнее, чем грустить в одиночестве на ее берегу!