В Государственном Эрмитаже открылась одна из самых странных выставок сезона: она представляет итальянское искусство XVII века — "От Гверчино до Караваджо", но сама по себе ни в коей мере не является монографическим повествованием о великих мастерах Сеиченто. Это торжественное посвящение человеку, который словом и делом вывел итальянское живописное барокко на подиум искусствоведческой моды — историку искусства и коллекционеру сэру Денису Маону. Рассказывает КИРА ДОЛИНИНА.
На выставке «От Гверчино до Караваджо» Эрмитаж поминает крупнейшего специалиста по XVII веку в итальянской живописи — сэра Дениса Маона
Фото: Евгений Павленко, Коммерсантъ / купить фото
Сэр Денис Маон (1910-2011) не входит в число абсолютных величин искусствоведческой науки. Он не породил научной школы, не предложил глобальных интерпретационных механизмов, способных перевернуть наши представления о художественном процессе, не был великим аналитиком. Но он был ученым того рода, без которых эта наука существовать не может, — знатоком. И знатоком почти идеальным: глаз как рентген, потрясающая память на детали, уверенное чтение почерка не только каждого из интересовавших его художников, но и почерков разных периодов творчества его героев и их многочисленных учеников. Еще студентом, по совету учившего его Николауса Певзнера, выбрав темой своих штудий Джованни Франческо Барбьери, прозванного Гверчино, он оставался верным XVII веку всю свою жизнь. После Гверчино его будут занимать братья Карраччи и их болонская "Академия вступивших на правильный путь", Никола Пуссен и, конечно, Микеланджело Меризи да Караваджо, на почве изучения которого Маон вел свои самые жаркие искусствоведческие баталии.
XVII век Дениса Маона, его Сеиченто, — это прежде всего мир, противоположный тому, который в Британии его юности почитался за идеальный. Итальянские примитивы, затмившие с легкой руки прерафаэлитов весь Ренессанс, маньеризм, барокко и даже классицизм, были в этот момент и самым вожделенным полем для исследований. Маон не только пошел совсем в другую сторону, но превратил свой научный интерес в idee fixe всей жизни. Он вернул Гверчино и всему Сеиченто достойный их статус в англоязычном мире, опроверг представление об искусстве братьев Карраччи, этих "отбросов Тициана", по убийственному определению Рескина, как о насквозь эклектичном, спорил с самим Энтони Блантом по поводу венецианского влияния на Пуссена, пытался примирить абсолютно, казалось бы, непримиримые позиции Роберто Лонги и Лионелло Вентури по поводу Караваджо. Но ему было мало писать о художниках — он хотел и владеть искусством.
Коллекционерская практика сэра Маона — отдельная тема, заложенная в базу нынешней выставки в Эрмитаже. Сын банкира и наследницы аристократической семьи, Маон был богат всегда, и мог покупать то искусство, которое его интересовало. Его научные и собирательские интересы полностью совпали. Учитывая, что не оспаривавшие авторитет Рескина & Co. британские коллекционеры и старые семьи продавали вещи художников Сеиченто за смешные деньги, а итальянские аристократы так и вовсе скидывали по бросовым ценам, собрание молодого искусствоведа росло очень быстро. К 1960-м годам он превратился в одного из самых значительных коллекционеров Британии и довольно скоро начал использовать свое собрание как наиболее действенный аргумент в спорах с британским правительством. Сэр Маон последовательно, десятилетие за десятилетием, бился против продаж произведений искусства из музейных собраний и за незыблемость закона, согласно которому вход в национальные музеи (Британский музей, Национальную галерею, Национальную портретную галерею) должен быть бесплатным. Лозунг "искусство принадлежит народу" он воспринимал как руководство к действию. Будучи владельцем роскошной коллекции, он откровенно шантажировал власть имущих, угрожая вывезти ее за пределы Объединенного Королевства, если сохранность и общедоступность национального достояния будет под угрозой. И, надо признать, часто добивался успеха.
Выставка в Эрмитаже — посвящение сэру Маону со стороны разных музеев. Не британских, получивших значительную и самую лучшую часть его собрания, и не американских, немецких, израильских, купивших в свое время у него отличные вещи, а итальянских, хранящих память об открывшем им их же XVII век англичанине. Плюс вещи того же периода из собрания Эрмитажа. В 2010 году в день своего столетия сэр Маон задул полагающиеся ему 100 свечей в зале итальянского барокко Национальной галереи в Лондоне. Побыть с картинами, которые он любил, было для него лучшим подарком. А итальянские и русские кураторы сочли, что лучшей памятью о нем станет встреча картин.