Живые биржевые

Иную прогулку по зоопарку можно сопроводить лекцией о финансовых пузырях. История знает немало примеров, когда редких животных пытались использовать как спекулятивный актив.

ЕЛЕНА ЧИРКОВА

Шерстяной пузырь

В 1785 году Сельскохозяйственное общество Южной Каролины пообещало вознаграждение тому, кто первым доставит в штат чистокровную овцу-мериноса, а некоторое время спустя Нью-йоркское общество помощи полезным искусствам выпустило листовку с инструкцией для капитанов кораблей, отправляющихся за рубеж, в которой призывало раздобыть хотя бы одну испанскую овцу. Мериносы — порода овец, особая ценность которой определяется шерстью: она прочна, долговечна, мягка и гигроскопична. Отсутствие сырья с таким набором характеристик делало американских производителей шерстяных тканей неконкурентоспособными, в отличие от английских мануфактур.

Мериносов называли испанскими овцами, потому что они происходили из южных провинций Испании. Испанская корона, охраняя прибыльное производство шерсти, долгое время препятствовала их экспорту, вывоз мериносов считался преступлением и карался смертной казнью. Несколько особей было подарено монархам Дании, Германии и Франции ради забавы, но не для промышленного разведения.

Первые мериносы попали в США в 1802 году в результате усилий послов США во Франции и Испании. А самого первого завез Элютер Дюпон — основатель предприятия, превратившегося впоследствии в знаменитый химический концерн. Баран этот известен не меньше, чем его владелец, история даже сохранила его имя — Дон Педро. Поначалу цены на испанскую овцу были низкими, никакого ажиотажа не наблюдалось. Катализатором стало эмбарго, наложенное Конгрессом США в 1807 году на торговлю с Англией. В результате появилось множество фабрик по производству шерстяных тканей, что взвинтило спрос на шерсть, а с ним и цены на мериносов. В 1807 году породистый ягненок стоил $100 ($1500 в современных ценах), а в 1809-1810 годах цена барана доходила до $1500, а овцы — до $1000. Некий фабрикант даже заключил с фермерами сделку: он обязуется покупать у них шерсть по цене, которая будет удваиваться каждый год, а фермеры — продавать шерсть только ему и не продавать самих животных.

Дальнейший рост цен был остановлен поставкой в страну 4 тыс. голов мериносов в 1809-1811 годах. Подсуетился американский консул в Португалии: он воспользовался тем, что испанцы стали распродавать дотоле тщательно охранявшихся племенных баранов, чтобы профинансировать восстание против Наполеона, вторгшегося в страну в 1808 году. Цены на шерсть держались вплоть до 1815 года, когда закончилась война между США и Англией, последовавшая за эмбарго. С окончанием военных действий и возобновлением импорта они упали с $2 до 60 центов за фунт. Стада тонкорунных мериносов, которых не разводят на мясо, пошли под нож.

Смешались в кучу свиньи, куры...

Период конца 1830-х — начала 1840-х годов отмечен ажиотажем вокруг беркширской свиньи, впервые завезенной в США в 1833 году. Считалось, что из этих хрюшек получается лучший бекон. Порося можно было прикупить за $50-80 (около $1000-1600 в современных ценах), хорошую молодую свиноматку — за $150, а рекордная цена составила $500 за особо симпатичную парочку.

В первой половине 1850-х годов Бостон накрыла куриная лихорадка. В 1849-м в публичном парке города состоялась выставка необычной домашней птицы, на которой были представлены 3 тыс. экземпляров пернатых. За три дня ее посетило 10 тыс. человек. На следующий год через выставку с 10 тыс. экспонатов прошло 20 тыс. посетителей. В период этой лихорадки дюжина яиц шла по $3 ($80 в современных ценах), а петух с курицей могли быть куплены за $10 и дороже.

Самыми популярными были куры Cochin-China и Shanghai, то есть китайской породы. Бостонский журналист Джордж Бурнхэм, увлекшийся их разведением, описал свой опыт в романе "История куриной лихорадки. Юмористический отчет", где уверял то ли в шутку, то ли всерьез, что на развод он покупал только импортных кур и только из курятника самой английской королевы.

Пузыри на рынках редких животных — а китайские куры тогда вполне тянули на экзотику — не редкость: возможность без больших инвестиций и специальных знаний (как кажется) разводить разного рода живность и получать таким образом дополнительный доход привлекательна для тех, у кого есть небольшой участок земли. Экзотические животные, только-только появившиеся в стране, становились объектами инвестиционной мании: еще не было устоявшегося рынка и взвешенной оценки будущих доходов, однако рекламные кампании, обещающие большую прибыль тем, кто вовремя войдет в дело, быстро увеличивали количество желающих ухватить птицу счастья за хвост.

В 1960-е годы у американцев вошло в моду разводить шиншилл на заднем дворе. Считалось, что производство меха обогатит пенсионеров и домохозяек. Можно было заключить контракт с крупной компанией, которая обязывалась поставить вам молодняк и оборудование, а также выкупать шкурки. Большинство заводчиков продавали выращенных животных своим друзьям, а те, увеличив поголовье,— своим. На пике пузыря в разведение шиншилл инвестировали 100 тыс. американцев. Когда дело дошло до продажи меха, оказалось, что большого спроса на него нет, к тому же спрос подкосило набиравшее силу движение защитников животных. Горе-инвесторы потеряли почти все деньги, а шиншиллы, нежные животные, поумирали в связи с несоблюдением технологии выращивания.

Потом были шетландские пони, форелевые фермы... В 1980-х роль модных домашних питомцев исполняли вьетнамские вислобрюхие свиньи. Считается, что они обрели популярность благодаря "способности к социализации, доброму нраву и относительно небольшому весу" (у взрослой особи он достигает каких-то 170 кг). Такой друг обходился в $10 тыс., а когда мода прошла, тех, кому посчастливилось, сдали в приюты для животных, остальных же пустили на мясо.

Нефть и лошади

В середине 1980-х пузырь возник на рынке верховых лошадей — на него вышли арабы со свежими нефтедолларами. Например, особо породистый жеребец Seattle Dancer был продан в 1985 году за $13,1 млн (около $27 млн в современных ценах).

Согласно одной из теоретических моделей, пузыри формируются на рынках, где предложение активов ограничено и не может быть увеличено быстро. Лошадей это тоже касается — их предложение ограничено искусственно и естественно.

Во-первых, любой заводчик устраивает случку кобылы так, чтобы жеребенок родился в январе, в худшем случае — в феврале. Это связано с правилами проведения дерби: лошадь попадает на него исходя из календарного года рождения, а не биологического возраста. То есть в дерби, проводимом для трехлеток в январе 2014 года, могут участвовать прыткие особи, родившиеся в январе 2011-го, а могут и появившиеся на свет в декабре — практически двухлетние. Последние наверняка проиграют, и их нельзя будет дорого продать, поскольку цена зависит от регалий. Во-вторых, ассоциация конезаводчиков США, действуя как картель, запрещает искусственное осеменение кобыл, чтобы титулованные скакуны и рысаки не имели богатого потомства. При такой системе (а соблюдение этого требования жестко контролируется) у одного знатного коня может появиться пара наследников в год. Таким образом держат высокие цены на потомков чемпионов дерби.

Пузырь на рынке верховых лошадей характеризовался не только аномально высокими ценами на лучших из лучших, но и массовой увлеченностью американцев этими животными. Тысячи небедных людей обзавелись лошадьми в 1980-е. Популярности способствовала и политика администрации Рональда Рейгана, который сам был заядлым любителем конного спорта: тем, кто инвестировал в лошадей, были предоставлены налоговые льготы. Как только льготы отменили, кони стали кониной.

Зоопарк в бакалейной лавке

Рейгановская администрация нежданно-негаданно спровоцировала пузырь и на рынке страусов, приняв в 1986 году закон против апартеида, предполагавший экономический бойкот ЮАР — единственной на тот момент страны, где страусов разводили в промышленных масштабах. Зародилась эта отрасль еще в 1840 году, а пика (746 тыс.) страусовое поголовье достигло перед Первой мировой войной, когда птичьи перья использовались как элемент женского туалета. В Великую депрессию отрасль выжила только благодаря производству интерьерных щеток. В 1930-х страусиные перья вошли в моду в среде актрис и танцоров, что немного оживило рынок. В 1970-х стали модны сапоги из страусиной кожи. В 1982 году, когда начался бойкот, поголовье страусов в южноафриканском кооперативе Klein Karoo, обладавшем монопольным правом на их выращивание и забой, составляло 120 тыс. особей.

Австралийские страусоводы, обрадованные новыми возможностями, резко увеличили поголовье эму. Эти птицы в два раза легче "классических" страусов и представляют собой некий их субститут. Когда-то они даже считались страусообразными, но в 1980-е классификация была пересмотрена. Израильские инвесторы создали в стране поголовье в 8 тыс. страусов, раздобыв контрабандные яйца. Настоящий взрыв интереса к разведению страусов случился и в США. Началось с того, что фермер из Оклахомы Дейл Куди приобрел одну особь мужского пола и три женского у церковной организации, где купленные до эмбарго птицы содержались для удовольствия. Фермер предположил, что эмбарго повысит цены на кожу и перья. Однако, как это случалось во всех историях с пузырями, на рынке экзотических животных Куди стал продавать не продукты переработки — перья и кожу, а оплодотворенные яйца, молодняк и страусиные пары. В 1989 году он сбыл 300 птиц, выручив $1 млн.

В том году эмбарго было продлено, что подлило масла в огонь. Страусовое поголовье в стране увеличилось с 5 тыс. особей в 1989 году до 250 тыс. в 1995-м, в игру вступили 10 тыс. производителей.

Все было ничего, пока торговали живыми страусами. Но, как говорила Алиса в Зазеркалье, "джем завтра" должен когда-нибудь превратиться в "джем сегодня". Спрос на перья со стороны групп поддержки баскетбольных команд не мог оправдать роста поголовья. Кроме того, страусы размножаются экспоненциально, и чтобы поддерживать оптимальное поголовье, птиц в большом количестве надо забивать. Инвесторы рассчитывали ввести в рацион нации страусятину. Это мясо с низким содержанием жира и холестерола — ставка была сделана на американцев, одержимых своим здоровьем.

Однако себестоимость производства страусиного мяса оказалась гораздо выше, чем предполагали. Например, на основании статистики ЮАР считалось, что взрослая страусиха может отложить от 30 до 50 яиц в год, тогда как, скажем, согласно данным по штату Луизиана за 1995 год, производительность тамошних птичек составила только 4,1 яйца в год, а с учетом смертности до трехмесячного возраста — 2,4. В итоге страусиное мясо оказалось запредельно дорогим и могло продаваться только в супермаркетах премиум-класса и в дорогих ресторанах. Вдобавок оно было слишком экзотичным даже по сравнению с редкими видами мяса, например буйволиным. Кроме того, американцы считали страусов "животными из зоопарка" и не представляли, как их можно есть. Тем же, кто все-таки попробовал, страусятина не понравилась — говорили, что вкус хуже, чем у говядины.

Средние цены на страусиную пару достигли $50 тыс. в 1992-1993 годах и опустились до $2 тыс. в 1999-м. Помню, в начале 1990-х страусиное мясо продавалось и у нас — видела в каком-то магазине. Жалею теперь, что не попробовала. Вряд ли уже доведется.

Страуса сменил альпака. Это животное семейства верблюдовых, шерсть которого не пропускает воду, защищает от жары и холода и легче овечьей, было впервые завезено в США в 1984 году из Южной Америки, где одежда из шерсти альпака популярна у жителей Анд. Крупнейший производитель этой шерсти — 80% мирового объема — Перу. До 1990 года в стране, где поголовье альпака составляло около 3 млн особей, действовал запрет на экспорт живых животных. Однако они нелегально вывозились в Боливию, затем в Чили, откуда и попадали в Штаты под видом чилийских. В США массированная рекламная кампания альпака шла в том числе по кабельному телевидению, то есть ее организаторы нацеливались на непрофессиональных инвесторов. Бизнес по разведению альпака подавался как несложный способ заработать при спокойной жизни в сельской местности. Врач в рекламном ролике, крутившемся на телеканале Fox News в 1995 году, говорил: "Я люблю альпака, потому что, когда в 1993 году устал от своей медицинской практики, я понял, что разведение альпака позволит мне жить комфортной сельской жизнью и проводить больше времени с семьей. Сейчас, 10 лет спустя, могу с уверенностью сказать, что это было правильное решение".

Поголовье альпака в США выросло с 2 тыс. особей в 1991 году до 19 тыс. в 1998-м и 62 тыс. в 2004-м. Цены на них с 2001 по 2004 год увеличились примерно в два раза, достигнув $25 тыс. за животное. Это при том, что в Южной Америке они не изменились, так что разница с США превысила 800%. По подсчетам американских ученых, чтобы производство шерсти было рентабельным, альпака нужно покупать не дороже $300 за особь. Причиной роста цен мог быть запрет на импорт альпака, введенный якобы из-за угрозы переноса заболеваний, но запрета на импорт их шерсти не существовало. Отрыв стоимости инвестиционного актива от стоимости денежных потоков, которые можно из него извлечь,— верный признак пузыря.

В 2005 году цены на альпака начали падать — новоиспеченные фермеры наконец поняли, что доходы от продажи шерсти ниже обещанных рекламой (в ней указывалась цена на шерсть более качественную), а затраты, напротив, выше декларированных. Оказалось, что в рекламных роликах и статьях потенциальные затраты на содержание альпака были занижены почти вдвое: говорилось о $169 в год на животное, а получалось около $308, из них $100 уходило на борьбу с паразитами и вакцинацию. К 2009 году цена альпака снизилась примерно на 50%, то есть вернулась к уровню, существовавшему до бума. В 2008-м я оправляла детей в "пионерлагерь" в штате Нью-Йорк, чтобы они попрактиковались в английском. На территории лагеря паслись альпака. Тогда это вызвало недоумение, а теперь я понимаю, откуда они там взялись.

19 октября 2012 года газета Animal People сообщила: 15 тыс. брошенных эму умирают от голода и жажды только в одном индийском штате Тамилнад — вот результат длившейся пять лет инвестиционной лихорадки. Управляющий директор крупной компании по выращиванию эму — Susi Emu Farms пустился в бега, когда власти штата обвинили его в мошенничестве в отношении 12 тыс. мелких инвесторов, которым было обещано быстрое обогащение на мясе и жире эму. Susi Emu Farms организовала классическую пирамиду: фермеры, выращивавшие страусов по контракту с компанией, продавали доли участия в проекте пассивным инвесторам под обещание высокой доходности. Премьер-министр Тамилнада выделил $187 тыс. на корм для никому больше не нужных птиц. Этого, конечно, надолго не хватит.