Удивительный факт театрального сезона — Борис Яковлевич Эйфман не сочинил полноценной премьеры, но представил новую редакцию балета почти двадцатилетней давности. Новая редакция вышла под грифом "премьера" и под иным названием — отныне балет "Братья Карамазовы" называется "По ту сторону греха". Пресса на премьеру допущена не была по договоренности с организаторами октябрьских гастролей театра в Москве. ОЛЬГЕ ФЕДОРЧЕНКО пришлось написать контрабандную рецензию.
В новой редакции балета по роману Достоевского «Братья Карамазовы» хореограф Борис Эйфман интересуется христианской символикой больше, чем преступлениями и наказаниями
Фото: Валентин Барановский, Коммерсантъ / купить фото
Борис Яковлевич всегда восхищает умением виртуозно перевести нарративность в пластичность. И в новом балете, в соответствии со знаменитым "коротенечко, минут на сорок", он изложил основные события толстенного романа в первом акте, уложившись в отведенный тайминг.
Строгие требования предъявляет хореограф к возможностям человеческого тела: оно, по словам балетмейстера, "средство познания внутреннего мира человека". В соответствии с заявленной программой внутренний мир каждого персонажа балета познается через систему пластических символов. Если молодой человек выгибается на полу, широко разбрасывая руки и складывая ноги в виде креста, — это значит Алеша-инок. Версия подтверждается наличием черной рясы. Самый высокий, ходит вальяжно, стучит кулаком по голове и делает загадочные пассы руками — Иван-интеллектуал сочиняет "Легенду о Великом инквизиторе". На нем пиджак серого цвета — серый кардинал, однозначно. Третьего "крючит" в пластической ненависти, он сжимает кулаки и агрессивно настроен — это Дмитрий. О лихой жизни, склонности к кутежам и девиантному поведению говорит малиновый пиджак, привет браткам девяностых. Необычайная подвижность нижней части корпуса, похотливая походка — Федор Павлович Карамазов, чрезвычайно похожий на Григория Распутина. Его "смрадная, греховная" кровь бурлит в оргиях, он пьет виагру бутылками (не иначе как вняв последнему совету высокопоставленного лица) и бьет по попкам цыганок — разврат и разнузданность налицо.
Господин Эйфман с упоением выстраивает сложнейшие телесные конструкции из трех братьев, иногда давая им в помощь папашу и стол. Братья сплетаются между собой не хуже фигур в роденовских "Вратах ада", кто-то становится и точкой опоры, а кто-то и рычагом, который переворачивает землю. Наиболее эффектен финал первого акта, когда Дмитрий взмывает ввысь на эластичных лонжах и там упоительно красиво раскачивается, что олицетворяет заблудившуюся и запутавшуюся душу героя в частности и всего российского народа вообще.
Под нож хореографа-редактора попала Катерина Ивановна. Ее из спектакля убрали вовсе, так что за всех русских женщин теперь отдувается Грушенька, на которую возложили часть хореографических функций Катерины Ивановны. Грушенька приняла на себя всю ответственность за женскую русскую душу. Она соблазнительно виляет бедрами, ее тащат головой вниз (символ перевернутой России), кладут под стол, заставляют ползти по вертикальной конструкции к кресту (не доползает, надо еще поработать над физподготовкой), а также танцевать дуэт с Дмитрием через тюремную решетку (в свете последних судебных решений очень пророчески).
Второй акт посвящен проблемам метафизическим. Значительную часть его занимает мелодекламация — чтение фрагментов романа под "Остров мертвых" Рахманинова. Сочиненный в 1995 году господином Эйфманом вариант развития событий потребовал редактуры в соответствии с последними политическо-религиозными событиями. Так, например, тогда по сцене от революционеров в кожанках уворачивалась семья Николая II и мальчоночка в белой рубашоночке. 18 лет, прошедших со дня премьеры "Братьев Карамазовых", изменили духовно-монархические убеждения балетмейстера. В год празднования 400-летнего юбилея династии Романовых, после канонизации царя-страстотерпца выводить на сценические подмостки новых русских святых ему показалось неканонично, поэтому цареубийство из спектакля выпало. Хореограф унифицировал и упорядочил в движениях разбушевавшуюся толпу, в которой теперь нет хаотического брожения, но чувствуется строгая организация. Толпе противостоит молодой красивый лидер с обнаженным торсом. На его долю достается упорное карабканье вверх по вертикальной лестнице с крестом под мышкой. Занавес опускается на этом захватывающем процессе. К финальным поклонам крест водрузили на вершину металлической конструкции. Борис Яковлевич, улыбаясь, собирал приносимые к его ногам букеты. Волновавшая 18 лет назад господина Эйфмана проблема убийства и покаяния его больше не касается. Успеть бы кресты поставить до поднятия занавеса.