Так мэр Юрий Лужков объяснил обозревателю Ъ Елене Ъ-Трегубовой, почему его не любит Борис Ельцин
— Юрий Михайлович, в недавнем интервью Евгений Примаков не исключил того, что при определенной ситуации вы будете баллотироваться в президенты. Это правда?
— Маловероятно. А вот совершенная правда то, что я буду баллотироваться на пост мэра. О своих президентских претензиях я никак не заявлял.
— Можете все-таки объяснить, почему между вами и президентом пробежала кошка? Почему такая война?
— Ревность! Ревность — вечное ощущение уходящего к тому, кто мог бы прийти ему на смену.
— То есть президент, по-вашему, боится, что вы можете занять его место?
— Ну да! И страх, что вот эти все действия неконституционного плана, коррупционного плана, счета все эти — все это будет вскрыто и не только предано гласности, но и получит свою правовую оценку. Вот эти два фактора сегодня довлеют над Кремлем. А если говорить о базисных причинах, то нас боятся — мы центристы, мы говорим, что исключаем всяческие крайние экстремистские меры, и говорим, что будем служить только закону. И будем заниматься делами реальной экономики. В общем, мы — нормальная политическая система.
— Многие считают, что как раз при вас в стране может быть установлен авторитарный режим. С отрыванием голов политическим противникам. Скажите, если вы станете президентом, вы гарантируете, к примеру, безопасность Ельцину и его семье?
— А можно я вам задам вопрос? Мы с вами не так хорошо знакомы...
— Меня зовут Лена. Моя фамилия Трегубова.
— Лена. Лена — это имя, часто встречающееся на моем жизненном пути. Вы меня боитесь?
— Нет.
— А почему меня должны бояться другие люди? Работал я генеральным директором НПО "Нефтехимавтоматика", крупнейшее предприятие — 20 тысяч человек. Я ушел оттуда, а мои коллеги (мне неловко говорить эти слова) относились ко мне с любовью. И до сих пор испытывают ностальгию, хотя 12 лет я уже там не работаю. Но разве можно это сделать при диктатуре?! При подавлении всего и вся? Так же и в Моссовете — кто меня может упрекнуть в каком-то диктаторстве? Когда речь идет о хозяйственных решениях, то здесь у меня нет никаких колебаний: принято решение — значит, все. Причем принимается решение путем демократического обсуждения. Выслушиваются противоположные мнения. Но раз принято решение — то вот здесь я диктатор: изволь исполнять.
Был ли случай, когда я заставлял кого-то и что-то напечатать или наоборот? А ведь вы же вот меня в "Коммерсанте" обмазываете этим самым веществом коричневого цвета ну буквально с ног до головы! Но ведь не было случая, чтобы я прочел и сказал: не надо публиковать. Или устроил бы на вас какой-нибудь, как у нас говорят, наезд.
— Разве не вы на "Коммерсантъ" пожарных наслали?
— Мы?! Избави Бог! Если бы я это сделал, я бы перестал уважать себя. Для меня это значит разрушить свой внутренний стержень! Это самая страшная вещь. Я вот сейчас как на исповеди с вами говорю! У меня есть стержень. У меня есть принципы. Поэтому говорить, что вот пришел цербер — когда речь идет о хозяйстве, когда речь о строительстве, когда речь идет об отключении тепла и так далее,— здесь подчиняйтесь, здесь я совершенно другой. Но когда речь идет о жизни, о праве каждого высказывать свое мнение — совсем другое дело.
— Вы гарантируете, что, если вы станете президентом, будет сохранена свобода слова и печати?
— Я лично никаких гарантий давать не имею права. Я говорю, что моя личная философия — это полная демократия. Вот спросите у моих помощников. Вот есть одна журналистка, которая, вы меня извините за термин, меня все время обсирает. И вот мне говорят: нужно ее как-то это вот...
— Кто это вам так советует? Цой? (Сергей Цой — пресс-секретарь мэра Москвы.— Ъ.)
— Нет, нет, не Цой. Так я вот говорю: "Ни в коем случае!" И я жестким образом запретил всякого рода вот такие меры.
— Вы обвиняете в коррупции президентское окружение, а тем временем о самих московских властях ходят слухи, как о мафиозных структурах?
— Да, некоторые ставят так проблему: Лужков и криминалитет. Я смеюсь! Мне говорят: вот вы как-то сфотографировались с Джебраиловым, с Тарпищевым, с Кобзоном. В газетах так пишут. Я говорю: я мэр, черт побери! Я обязан равным образом относиться ко всем гражданам.
— То есть вы себя крестным отцом мафии не считаете?
— Избави Бог! (Смеется.)
— На какие результаты "Отечества" на думских выборах вы надеетесь?
— Надеюсь, что "Отечество" наберет по крайней мере не меньше коммунистов. Но хотелось бы, конечно, набрать голосов больше, чем коммунисты.
— Какие партии, на ваш взгляд, будут представлены в будущей Думе?
— Помимо "Отечества" и коммунистов представительство обязательно получит "Яблоко". И я надеюсь, что "Отечеству" вместе с "Яблоком" удастся сформировать в Думе большинство. Кроме того, как ни странно, я хотел бы, чтобы в Думу прошли правые силы.
— "Правое дело"?
— Да, "Правое дело". Объясню почему. Для равновесия в государстве необходимо, чтобы были представлены и правые, и левые. Если нет двух крайних позиций, то при принятии государственных решений можно часто допускать ошибки. Так же, как очень опасен однополярный мир.
— Продолжают распространяться слухи о возможной досрочной отставке президента. Вы считаете это вероятным?
— Зная президента, я могу сказать, что он никогда не откажется от президентства. Но я не знаю, каково истинное состояние его здоровья. Об этом идут всякие слухи и домыслы. Но точных данных нет. Только крайне сложное состояние здоровья может подвигнуть его к этому решению. Если оно произойдет, то до 19 сентября: сама логика заставляет именно эту дату считать крайним сроком такого решения. Зачем это решение нужно именно сейчас? Если досрочные выборы президента будут объявлены до 19 сентября, то по закону они пройдут 19 декабря, то есть одновременно с выборами мэра Москвы. Но я чувствую — по прошлым нашим контактам с президентом, которые совсем не часто, конечно, происходили, особенно в последние годы, когда годами были перерывы между встречами (президент был недоволен моей позицией, я это чувствовал, но был не готов высказывать какую-то подыгрывающую точку зрения),— что президент на досрочные выборы не согласится.