Цена отпечатка

Довольно долго европейцы Нового времени думали, что о древних римлянах они знают все. Ну или почти все. Это не казус Греции, которая для какого-нибудь итальянца эпохи Возрождения оставалась дальним и во всех смыслах не очень доступным краем. Путешествовать по захваченным османами территориям находилось немного охотников, и, хотя с XV века знание древнегреческого языка было хорошим тоном среди интеллектуалов, процент людей, способных читать в подлиннике Платона, был вряд ли существеннее, чем в наши дни. То ли дело державная латынь, которая даже и в Темные века оставалась благодаря католической церкви языком интернационального общения. Рудименты римской цивилизации были всюду, хотя бы в виде на совесть сделанной системы дорог, пронизывавших всю Западную Европу, от Британии до Сицилии и от Испании до Австрии. После Карла Великого было принято считать, что potestas imperandi universalis, вселенская власть римских цезарей, которой подчинялся даже Сын Божий, снова вернулась на Запад, в Рим, некоторое время погостив в Константинополе. Так что еще в 1800 году в школьных учебниках перечень римских императоров на полном серьезе открывался Августом, а заканчивался Францем I, тогдашним (и последним) владыкой Священной Римской империи германской нации. Даже литургические облачения католического священника воспроизводили, пусть в сильно стилизованном виде, ту одежду, которую в первые века нашей эры носило римское простонародье. Что уж говорить о лавине древнеримских литературных памятников, которые сначала один за другим обнаруживались в заплесневелых собраниях монастырских библиотек, а потом становились одной из приоритетных статей дохода первых книгопечатников, и о памятниках более прочных, из мрамора и бронзы, которые тоже с определенного времени обмеривали, зарисовывали и тиражировали.

Но все-таки это была довольно специфическая сумма знаний. Среднестатистическому интеллигенту века XVII, хотя бы и подкованному по части древностей, люди Древнего Рима наверняка представлялись какими-то бумажными силуэтами вроде тех абстрактных семей, о быте которых рассказывают учебные тексты в современных пособиях по иностранным языкам. Персонажами, которые промеж собой говорят в основном цветистыми цицероновскими фразами на тему гражданских доблестей, живут в горделивых многоколонных чертогах, а питаются исключительно вергилиевскими эклогами и горациевскими одами. Римские тексты "низкого" и малоприличного свойства, положим, были известны, но, во-первых, за ними не ощущалось какого-то социального контекста (а ну как охальники Катулл или Петроний в одиночку портили светлый моральный облик древнеримского общества), а во-вторых — в учебных хрестоматиях они фигурировали, как правило, в сильно цензурированном виде. Даже самым въедливым исследователям были совершенно недоступны целые сферы и культуры, и жизни Древнего Рима — особенно в их визуальном измерении.

Открытие Помпеев и Геркуланума все изменило. Это не было стремительной революцией, от первых находок до первых планомерных раскопок прошло почти полтора века (от 1590-х до 1740-х), но зато любое открытие могло формировать целые направления в европейском искусстве. В величественной, пышной и обобщенной древнеримской античности постепенно проступала повседневность. Дома нуворишей, украшенные изысканными фресками, и убогие притоны, храмы и забегаловки, гостиницы и спа-центры: даже сейчас перечень помпейских памятников выглядит не экзотикой, а вполне привычным для преуспевающего города набором. Можно представить, каково было всем этим ученым аббатам и вельможам XVIII века столкнуться с такой непринужденной будничностью. Бордели, предвыборные граффити на стенах, рекламные вывески, общественные туалеты — и всему этому сотни и сотни лет.

Сначала, благодаря гравюрам, а потом и фотографиям, древности Помпей и Геркуланума стали важной частью стереотипных представлений об античности. Но для того, чтобы как следует проникнуться их духом, нужно по-прежнему отправляться на юг Италии: неаполитанские короли ревниво оберегали свои археологические сокровища, так что только малая их часть осела в музеях остальной Европы. И еще никогда эти артефакты не демонстрировались за пределами Италии в таком количестве, как на нынешней выставке в Британском музее. Лондонские кураторы выстроили экспозицию таким образом, что ее отдельные разделы соответствуют устройству типичного помпейского дома (богатого, разумеется). Быт двухтысячелетней давности обрисован этими экспонатами полностью, от детских игрушек и обуглившейся колыбельки до совсем недетских экспонатов наподобие статуэтки сатира, совокупляющегося с козой. Но жизнерадостность получающейся картины изрядно подорвана заключительным разделом, где выставлены печально знаменитые слепки, которые делали, заливая гипс в пустоты, оставленные телами погребенных в толще вулканического пепла помпейцев — напоминание о той ужасной цене, которую все эти мужчины, женщины и дети заплатили за то, чтобы приметы их жизни во всех подробностях сохранились для потомков.

Life And death. Pompeii And Herculaneum, Лондон, Британский музей, до 29 сентября

Сергей Ходнев