Георгий Боос, глава Министерства по налогам и сборам, учредил на прошлой неделе премию за лучшее литературное произведение о нелегком труде налогового инспектора. Не претендуя на обещанные им $1500 гонорара (даже на их часть), в качестве фабулы могу предложить литераторам такую историю.
В 1628 году, знаменательном появлением указа об ограничении наказания палками за неуплату налогов, у московского гостя Шорина родился сын, нареченный Василием. Как складывалась его судьба до 18 лет, неизвестно (здесь претендующий на премию литератор волен пофантазировать). Известно лишь, что выучился он читать, писать и считать. Известно также, что был он завидным женихом: его отец окормлялся при Стрелецком приказе. "А в том приказе,— согласно Григорию Катошихину, описавшему государственное устройство России середины XVII века,— собирают стрелцом жалованье (стрелецкие деньги.— Ъ) со всего Московского государства". В 1646 году, знаменательном заменой всех прямых сборов одним косвенным — акцизом на соль, Шорин-старший умер. Но перед смертью успел устроить сына в Стрелецкий приказ писарем и женить на дочери купца. Кстати, девушка была на три года старше Василия (для литераторши прекрасный повод поговорить о тяжелой доле женщины позднего средневековья).
После кончины батюшки Василий мог оставить службу. Наследства и приданного ему вполне хватило бы если не до глубокой старости, то года на три беспросветных пьянок с отпрысками других купеческих фамилий — точно. Но, видимо, Василий мечтал о процветании государства и хотел внести в решение этой задачи свой посильный вклад. По юношеской наивности, наверное, он думал, что о том же мечтал и инициатор введения соляного налога думный дьяк Чистой. Зря. Уже в 1647 году правительство отказалось от соляного сбора, восстановив прямые налоги, в частности стрелецкие деньги. При этом казна потребовала их уплаты за два прошедших года.
В том же 1647 году у Василия родился сын. А еще он стал подьячим. Для чиновника это головокружительная карьера (связана ли она с женитьбой и не сыграл ли в этом повышении какую-то роль тесть, решать литератору). К примеру, тот же Катошихин стал писцом одного из приказов также в 15 лет, а подьячим — лишь в 28. Василию поручили контролировать сбор недоимок по стрелецким деньгам. Время шло, недоимки не выплачивались, боярин, возглавлявший приказ, нажимал на мытарей. Мытари, естественно, нажимали на налогоплательщиков. Налогоплательщики до поры до времени безмолвствовали, но летом 1648 года подняли бунт, названный "соляным". Одна из жертв того страшного бунта — растерзанный в собственном доме Чистой.
В жизни Василия Шорина в этот год никаких знаменательных событий не произошло. Не произошло и в течение последующих 14 лет. Его жизнь изменилась лишь в 1662 году. В начале года правительство вновь назначило усиленный сбор по недоимкам. На этот раз для ликвидации последствий нового неудачного эксперимента — введения медных денег (если будущего литератора заинтересовал этот рассказ, за описанием причин и последствий этой денежной реформы он может обратиться к журналу "Коммерсантъ ДЕНЬГИ" #28 за 1998 год.) К чему все это может привести, Василий Шорин уже знал и решил оставить службу, занявшись собственным делом. Впрочем, дело было для него привычным. Он взял на откуп сбор "пятой денги" — нового налога, за которым не тянулся длинный шлейф недоимок.
В принципе решение было правильным. Но летом, когда в Москве опять вспыхнул бунт, на сей раз названный "медным", дом Василия тоже подвергся нападению. Сам Шорин был в то время в Вышгороде, где, узнав о начале бунта, "от убойства ухоронился на боярском Черкасского дворе". Дома оставались лишь его сын и прислуга. Вот как описывает дальнейшие события Катошихин: "И сын того гося, лет в 15, пострашаясь убииства, скиня с себя доброе платье, вздел крестьянское и побежал с Москвы в телеге, и воры, поимав его, повели в город и научили говорить, чтоб он сказывал, что отец его побежал в Полшу вчерашняго дня з боярскими листами (с призывом начать интервенцию.— Ъ); и собралося их, воров, болши 5000 человек, и пошли из Москвы с тем Шориным сыном к царю".
Царь был в селе Коломенском. "Привели того Шоринова сына перед царя; а царь в то время хотел ехать к Москве и спрашивал малого, и он ему, бояся тех людей, сказывал, что отец его побежал в Полшу з боярскими листами, и царь велел отдать его под стражу. А они по тем ево парневым словам почали у царя просить для убийства бояр и учали говорить сердито и невежливо, з грозами. Царь, видя их злой умысл, что пришли не по добро и говорят з грозами, и проведав, что стрелцы к нему на помочь в село пришли, закричал и велел тех людей бити и рубити до смерти и живых ловити. И на другой день приехал царь к Москве и воров велел повесить. А гостя, которого дом разграбили, пожаловал царь, не велел с него имать пятые денги, а довелось было с него взять болши 15 000 рублев, и сына ево ему отдали назад, потому что невинен".
Больше никаких упоминаний о Василии Шорине я не нашел, а потому его дальнейшую судьбу литератор может додумать сам. Не знаю, нужна ли в художественном произведении мораль, но на всякий случай в качестве варианта предложу такую. Даже вполне положительные мытари, как, например, Василий Шорин, могут оказаться в идиотской ситуации (не говорю уж об угрозе физической расправы) по одной простой причине. Причина эта — регулярные, а потому идиотские изменения налоговых сборов.
ЮРИЙ КАЛАШНОВ
ДАЖЕ САМЫЙ ЛУЧШИЙ НАЛОГОВЫЙ ИНСПЕКТОР МОЖЕТ ОКАЗАТЬСЯ В ИДИОТСКОМ ПОЛОЖЕНИИ, ЕСЛИ ЧАСТО МЕНЯЮТСЯ САМИ НАЛОГИ