Подвиг предателя

Триллер про Эдварда Сноудена мы смотрим урывками и в реальном времени, но он вполне киногеничен и имеет шансы на экранизацию. Сноуден выглядит и говорит как идеальный герой нашего времени, с ним солидарны миллионы людей, а каждый человек — зритель. Правда, кинороманы с перебежчиками опасны: бывало, они невзначай разрушали режиссерские судьбы.

МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ

Перебежчик стал героем массовой культуры благодаря журналисту Юджину Лайонсу. Судя по всему, это он дал звонкое имя книге инженера-невозвращенца Виктора Кравченко: "Я выбрал свободу" (1946). У фразы отросли крылья. Орсон Уэллс, покидая в 1947 году США, чтобы оказаться подальше от "охотников на ведьм", издевательски собезьянничал: "Я выбрал свободу".

Странно, что в киногерои не вышли советские перебежчики 1930-х. А ведь они — Кривицкий, Рейс — были подарком для сценаристов: просто запиши их жизнь, посвященную мировой революции, и снимай. Красные "генералы" — не чета будущим беглецам в звании не старше майора. Но главный перебежчик тех лет — комиссар Ниночка Якушова (Грета Гарбо) из фильма Эрнста Любича (1939), выбравшая свободу в объятиях графа Леона д'Алгу (Мелвин Дуглас).

В апогее холодной войны западное кино проявляло — кроме совсем уж лубочных агиток — враждебное недоверие к тем, кто выбирал ту или иную свободу. Два шедевра — "Шпион, пришедший с холода" Мартина Ритта (1965) и "Змей" Анри Вернея (1972) — сняты по книгам разведчиков, чьи талант и философия несравнимы.

Джон Ле Карре ("Шпион") — горький интеллектуал, смиренно страдающий от аморальности, бесчеловечности и безбожности разведработы. Пьер Нор ("Змей"), старый солдат французской империи, чуждый рефлексии, уже в 16 лет (на первой мировой) стоял под немецким расстрелом и настрогал десятки романов, изложенных анапестом штабного документооборота.

Но оба профессионала сходятся: перебежчикам веры нет. Змей-полковник Власов сдал ЦРУ отборных "кротов" КГБ во всех разведках НАТО. О том, что Власов не дар небес, а бич божий, его новые кураторы догадались, уже пустив под нож свои лучшие кадры. Ле Карре смотрел на холодный мир глазами Лимаса, мнимого перебежчика в ГДР, тоже слишком поздно догадавшегося, что он пешка не в двойной, а в тройной игре своих шефов, боготворящих его талант, столь редкий, что его гибель принесет Западу великую пользу.

В некоторой степени прототип Власова, да и Лимаса — майор Анатолий Голицын, сдернувший на Запад в 1961 году. Его сенсационные разоблачения (он назвал британского премьера Гарольда Вильсона шпионом и убийцей своего предшественника на посту лидера лейбористов), как считается, заразили паранойей и дезорганизовали западные разведки.

На перебежчиках обжигались и сами киношники. Хотя, казалось бы, где имение, а где наводнение.

26-летний Игорь Гузенко, шифровальщик посольства в Канаде, "выбрал свободу" 5 сентября 1945 года, прихватив 109 секретных документов. Свободу он застал врасплох. Из полиции, куда он сразу направился, дежурный офицер отфутболил его в оттавскую газету, ночной редактор — в Минюст. Едва не попавшись бывшим коллегам, Гузенко все же достучался до небес. Премьера Маккензи Кинга документы впечатлили настолько, что он решил их засекретить, но поговорить по-мужски с советскими союзниками: оказалось, что они выуживали в Канаде пусть и не сенсационную, но важную информацию о ядерном проекте.

Имя Гузенко, однако, всплыло в американской газете. Он прославился как человек, развязавший и холодную войну (хотя это, положим, преувеличение) и маккартистские чистки. Опередив американских коллег, напуганные канадцы ввели проверку госслужащих на лояльность, де-факто отменили презумпцию невиновности и наказали уйму людей, так и не догадавшихся, что лишились работы из-за случайной и давней фразы с "красным", на взгляд параноиков, оттенком. Около 40 человек арестовали, половину из них, включая депутата-коммуниста, посадили.

Уильям Уэллман воспел Гузенко в "Железном занавесе" (1948). Канадское же кино проклинало человека с мешком на голове (перебежчик общался с прессой в ку-клукс-клановском прикиде). Дело в том, что он уличил среди прочих некую Фреду Линтен, недолго работавшую в Канадской кинослужбе. А это было нечто большее, чем можно догадаться по ее названию.

В 1938 году Канада заказала великому шотландцу Джону Грирсону, режиссеру, философу и организатору документального кино (само это словосочетание придумал он) экспертизу состояния и перспектив национального кино. Он так убедительно обосновал необходимость национальной кинослужбы, что ее тут же учредили во главе с самим Грирсоном. Вскоре он, став секретоносителем, возглавил и управление военной информации.

Кино, в 1939 году почти эфемерное, к 1945 году принесло Канаде статус мировой Мекки документалистики. Кинослужба выросла в международного гиганта: 750 сотрудников, новейшее оборудование, прокат в десятках стран обильной продукции — лучшей в мире военной пропаганды и не только. Грирсону не приходилось дважды предлагать сотрудничество великим: Йорису Ивенсу, аниматорам Александру Алексееву и Норману Макларену, оператору Борису Кауфману.

Все испортила эта Фреда. Она вроде бы предложила "Центру" завербовать Грирсона: он не скрывал своей левизны. Москва велела "держаться от него подальше". Добрые люди сделали вывод, что Грирсон шпион со стажем, высшего полета.

Многие мечтали, чтоб это оказалось так. Частные продюсеры давно были в ужасе от расцвета кино на госфинансировании. Голливуд был в курсе меморандума Грирсона (октябрь 1944-го), анатомировавшего механизмы их контроля над канадским рынком. Пещерные антикоммунисты и в годы войны считали фильмы вроде "В сражающейся России" Стюарта Легга (1942) или экранное появление Мао Цзэдуна в репортаже из Китая актом госизмены, а теперь и подавно. Оппозиция увидела в кинослужбе ахиллесову пяту премьера.

Грирсон ушел в отставку еще до побега Гузенко, но хлебнул сполна: его допрашивали на засекреченном судилище, выставили из Канады, а в США не пустили, на двадцать лет обрекли на безвестность. Уволили его преемника, отказавшегося уволить на основе невнятных подозрений 36 сотрудников. Преемник преемника оказался сговорчивее. Макларен удержался чудом (за него заступился премьер), но кое-кто так и остался режиссером одного фильма. Кинослужбу перестроили и перевели в Монреаль.

Холодная война в идеологии велась по принципу "ударом на удар". Гузенко в мешке, говорите? А вот наша красавица Аннабелла Бюкар не боится людям смотреть в глаза. Кадровая сотрудница Управления стратегических служб (прообраз ЦРУ) и бюро информации посольства США в Москве объявила, что выбрала свободу и любовь советского певца в феврале 1948 года. Судя по всему, двигали ею действительно идейные соображения: питомица "нового курса" не ужилась с захватившими власть после смерти Рузвельта "ястребами". А в ноябре 1949 года вышла ее книга "Правда об американских дипломатах".

Странная книга. Хотя что странного в гимнах счастливому и свободному СССР и анекдотах о бывших коллегах? "С каждым вновь прибывающим ... сотрудником Гендерсон лично вел "задушевный" разговор. Говорил, что их будут окружать советские агенты,... что, несомненно, в ближайшем будущем им по телефону будут звонить девушки, которые являются советскими агентами... И вновь приезжающие американцы, среди которых было немало довольно наивных, доверчивых людей, уходили, потрясенные до нервной дрожи... Гендерсон обычно организовывал так называемые "звонки по телефону": подставные лица звонили по телефону вновь приехавшим американцам, причем звонившая девушка очень часто проявляла необыкновенную осведомленность в отношении того американца, которому она звонила. Потом этот человек, до смерти напуганный, в течение нескольких недель ходил по посольству и рассказывал: "Знаете, через день после моего приезда в Москву мне звонила девушка. Ей были известны мое имя, фамилия и город в США, в котором я родился"".

Но в целом книга напоминает то ли докладную, то ли донос в Госдеп о недостатках разведработы. Главный грех дипломатов-шпионов — непрофессионализм. Кадры подбираются по принципу личной преданности генералу Доновану. Критерий отбора — яростный антикоммунизм, тогда как разведчик должен быть беспристрастен. Шпионят все, а толку ноль. Гнать надо "советологов" из числа состарившихся одесских шансонеток. Выписать волчий билет распространителям журнала "Америка": лентяи выкидывают его в мусорные ящики. Не найдя методом тыка оборонный завод, чиновники "рыскают по базарам, магазинам, ресторанам, кафе, вокзалам, собирают сплетни и слухи... выдают эти сведения за секретные, которые якобы добыты агентурным путем". А сотруднице Люкке любое наказание будет слишком мягким: привезла с Дальнего Востока секретные данные, а Аннабелле призналась, что "многие факты она выдумала в связи с тем, что в пути между Москвой и Владивостоком она познакомилась с приятными людьми и всю дорогу веселилась, выпивала, играла в карты и фактически ничего как следует не разглядела".

Бюкар, как и Гузенко, принесла беду великому режиссеру. Экранизация ее книги была поручена — безусловно, самим Сталиным — Александру Довженко. Вряд ли это была издевка над поэтом: гиганты 1920-х экранизировали бы даже телефонный справочник. Скорее, такое вот проявление особого доверия. На дворе "малокартинье", выходит фильмов девять в год, живые классики снимают наглядные пособия по борьбе с колорадскими жуками. Довженко же только что снял фильм. Другое дело, что его "Мичурин" (1948) — это изуродованный до неузнаваемости заветный замысел "Жизнь в цвету". А до этого он почти десять лет снимал только документальное кино, а еще раньше, в 1937-м, чуть не умер от разрыва сердца.

Довженко старался: написал восемь вариантов литературного сценария и четыре — режиссерского. Значительная часть фильма была уже снята, когда в марте 1951 года его закрыли и убрали с глаз долой, словно его и не было. Это мог тоже только Сталин, но вот зачем? Когда в 1996 году "Госфильмофонд" собрал из сохранившегося материала часовой фильм, зрелище было дикое даже по сравнению с анекдотами Бюкар. У нее янки все же не хлопались без чувств, услышав о новых мирных инициативах товарища Сталина. Не подпрыгивали, оглашая кабинеты истошным "Пусть будет война!". А отвергших посольское мракобесие идеалистов в Вашингтоне не расстреливали в людных барах: даже при маккартизме это было как-то не принято.

Но ведь это не грубее других фильмов с благополучной судьбой. Довженко сознательно пережимал, выбрав жанр памфлета. Скорее всего, он просто очень и очень устал. Больше он не снимал — умер 62-летним в 1956 году.

Гузенко дожил до 1982 года. Бюкар, тщетно пытавшаяся помешать и съемкам, и реконструкции фильма,— до 1998 года. Перебежчики живут долго и успевают посмеяться над своими экранными двойниками.