"…СПЕШИ К НАМ СПАСАТЬ НАС"

Приговоренные к безумию на псковской земле

Из первых рук

"...Трехручная Божия Мать! Спеши к нам спасать нас. Укрой нас своей белой шитой пеленой. Спаси нас своей третьей рукой. От огня, от меча, от летучей стрелы, от лютого врага. В поле, в доме, в пути-дороге..." Это строки из заговора, который нашептала в мой диктофон старая знахарка, пережившая на своем долгом веку многое такое, что, кажется, пережить не по силам человеческим. И она же: "Бог больше наказывает того, кого больше любит..." В нехитрой старухиной философии нет ничего сложного: твори добро, умей прощать - и будешь жить в мире... Коли же встретишь зло... "Обойди и не чапай". Не трогай.

Псковский край... Чернобожье, Незнамо поле, Сукино, Спас, Благодать... Странствующие богомольцы-паломники, старухи, поющие по вечерам песни, колдуньи и являющаяся в мир разнообразная нежить, кликушествующие бомжихи и юродивые, иноки-моралисты и всепрощающие ясноликие старцы...

Девяностолетняя Сосничиха лечила всю округу травами и тайными стишками. Показывала мне, как она отгоняет от деревни грозу с градом. Играла на скрипке, цимбалах, гармошке... А песен старинных знала - не счесть. За год до смерти, будто предчувствуя ее, купила магнитофон: напела в него, наговорила заговоров, рассказала про травы все, что знала. Десять больших катушек получилось. После старухиной смерти они пропали - кто-то выбросил за ненадобностью...

Дед Савелий играет "Во субботу, в день ненастный". Гармошка совсем ветхая, на части в руках разваливается. Хрипит мехами, будто в приступе астмы зашлась. Пение же дедово больше на крик похоже. Лишь один зуб у него остался - посередке.

Когда началась война, Савелия из-за хромоты врожденной в армию не взяли. Пришли немцы и стали записывать мужиков в полицаи. Добровольно никто не хотел. Выхватили из толпы сельчанку и приставили автомат: кто ее муж? Ты и будешь полицаем... Полтора года Савелий пас немецких коней, а когда Красная армия вернулась, присудили ему двадцать лет колымских лагерей за то, что выбор свой сделал в пользу жены Верки, а не в пользу Родины... Дед играет свою музыку, а баба Вера в словах его поправляет. А он ее поправок не слышит... За последний год совсем оглох. И почти ослеп.

Умирал дед от рака - долго и тяжело. Кричал от боли, ведь морфий кололи в больнице, а оттуда дед убегал - хотел дома помереть, чтобы Верка рядом была.

На псковском вокзале ко мне подходят две послушницы из монастыря и просят быть их спутником. Духовный отец дал им послушание: добраться до затерянного в лесах приюта для умалишенных и передать одному из больных посылку. Лет им по двадцать. И им немного страшно.

...На территории приюта оказываемся как-то незаметно - нет ни заборов, ни ворот. Здесь содержатся неизлечимые: параноики, больные шизофренией, идиотией... И сюда же привозят подростков из детдомов... Знакомлюсь с парнишкой на вид лет четырнадцати. Назвался Сашкой и сразу добавил, что он не псих. А позднее нянечка рассказала о нем. Мать повесилась, когда он был еще младенцем. Отец-алкоголик сдал малолетку в детский дом, а когда тот подрос, приехал просить прощения и хотел забрать домой. Сашка отца прогнал. А сам сбежал бродяжничать. Поймали его через месяц на вокзале, мальчишка сопротивлялся, его затащили в подсобку и крепко побили. Едва живого привезли в больницу, подлечили и отправили обратно в детдом, где "компетентная" комиссия, признав его олигофреном, не способным жить на воле, отправила Сашку в этот приют. Таких, как он, здесь уже с десяток. Живи они в нормальном мире - ничем бы от нас не отличались. Изоляция же в мире душевнобольных приведет к тому, что через пять-шесть лет они действительно превратятся в олигофренов. Дети, приговоренные к безумию.

Вечером компания молодых играла в жмурки, гоняясь друг за другом вокруг санитарного автобуса. Не выдержала, присоединилась к ребячьей возне и старая нянечка. Стемнело, и в тесном приютском коридоре начались танцы под старенький кассетник. Хрипел Элвис Пресли... А после отбоя Сашка с приятелем отправились в ближайший поселок и на первую свою пенсию выпили самогонки. Когда вернулись, принципиальная медсестра заперла провинившихся в изолятор и села готовить документы для их отправки в психбольницу закрытого типа. От койки к койке пошел шорох: отправляют на аминазин, после этих уколов сонными дураками делаются... Забираясь утром в автобус, Сашка как-то отчаянно весел: "Сам виноват... Нарвался!"

...В километре от монастыря живет юродивый Владимир. Живет в обгоревшем изнутри домике. Все хозяйство его - это приблудная кошка, два изодранных одеяла, пара кирзовых сапог, котелок для чая и пустая рама от иконы, которую он подобрал на монастырской свалке и на которую молится, хоть и ни одной молитвы до конца не знает. Рядом с домиком яблоня с кислющими яблоками, которыми хозяин угощает гостей. Под яблоней миска с нехитрой стряпней - угощение для приходящих кормиться волка и лисички. Раньше он целыми днями пропадал на болотах и в лесах, собирая грибы и ягоды. Половину забирал себе, а вторую относил монахам, в подарок. Но то раньше... С некоторых пор отношение монастырских к Владимиру изменилось. У юродивого открылся дар - помогать жертвам колдовства. И монахи стали гнать его прочь. Сначала он обижался, но со временем все опять пришло в норму. "Испорченные" сами стали приходить к нему в дом, где он и изгонял из них "бесовскую напасть". Но и у самого Владимира, по его словам, есть причины для беспокойства. По ночам стал приходить бывший хозяин этого дома - иеромонах Досифей, утонувший десять лет назад. Приходит, стучится и гонит вон...

Еще одна колоритная фигура - Сват, огромный, похожий на медведя старовер и знахарь. Рассказывает о двух сбежавших от расстрела в оккупированном Невеле евреях: старике и мальчонке.

Утром по деревням объявили об их розыске и пригрозили смертью за недонесение, а вечером эти двое появились у околицы... Укрыли их в подполе, накормили, переодели. Ночью отвели на хутор, потом в другую деревню... И так - несколько дней: из дома в дом, все дальше от Невеля. Может, и спаслись бы несчастные, не попади они в дом учительницы-комсомолки, которая приняла их на ночлег, а наутро выдала немцам.

...Псков. Ночь. Дождь. Плетемся по рельсам и ищем затерявшийся во тьме дом малознакомой матушки, у которой можно переночевать. Вокруг нас полуразбитые теплушки, из которых доносятся пьяная брань, храп спящих... Вот и дом наш. Хозяйка, вся в черном, всю ночь стояла под иконами и молилась. И всю ночь рядом со мной на подушке вымяукивал последние силы свои котенок, лишайный, с мокрыми глазками больного ребенка.