БЕЗ ПРОБЛЕМ

Частная жизнь

Речь — один из видов коммуникативной деятельности человека...
Под речью понимают как процесс говорения... так и его результат...
Из словаря

Будто включателем щелкнули. Вагон метро подзвякнул на стыке — тут она и зазвучала. Народу было немного, все сидели, и она тоже, между двумя дремлющими мужиками, сидела, сжав губы в узкую полоску, а как вагон тряхнуло, вдруг произнесла, ни к кому не адресуясь, но достаточно громко:

— Давно надо было его поставить на место.

И так же внезапно замолчала. А после длинной паузы слова, восклицания полились-побежали, наползая одно на другое: то будто спор с кем-то непонятно о чем, то вопросы, ни к кому не обращенные... Пассажиры, сначала враз уставившиеся на женщину, стали отводить глаза, кто-то сказал:

— Ну, дела! Сумасшедших все больше.

...Помню с детских пор странноватых старушек, гулявших еще по тому, давнему, настоящему Арбату. Впрочем, они не гуляли, они постоянно куда-то небыстро стремились. Их так и называли — «арбатские старушки». В замысловатых, совершенно немыслимых шляпках, с полей которых свисали обрывки вуалеток, в салопах неразборчивого цвета с прихотливо прицепленными ленточками, в заштопанных перчатках. Их было много — все разные, и все похожие друг на друга. Сухонькие, в изящных морщинках, фигуру держали прямо и строго. И все — говорили. Обращаясь в улицу, в никуда. «Уверяю вас, ничего подобного я и в мыслях не имела». «Сударыня, ну что вы, право, это всего лишь бакалейщик, ничто более». «Странно, что это утверждаете именно вы, с вашим тактом и чувством меры». А иные произносили фразы и даже целые монологи на французском.

— Бывшие, — говорили прохожие. — Ишь ведь, уцелели, ухитрились как-то.

Жили они в своем, отъединенном ото всех пространстве, возвращаясь по мере надобности в действительность.

— Милая, — говорила какая-нибудь из них, приближаясь к колбасному прилавку «Диеты», — милая, нарежьте мне, будьте так добры, пятьдесят граммов «языковой». Только, я вас прошу, потоньше. Вы очень любезны, благодарю.

И, уложив сверточек с колбасой в ридикюль, вновь заводила свой бесконечный монолог, удаляясь куда-то, уходя, уходя...

Они ушли. Экзотические старушки с исчезнувшего Арбата. Но их слова, их удивительные фразы — эти обращения ни к кому и никуда...

Мы все ведем бесконечные разговоры с собой. Мысленно, молча. Если включилось бы вдруг некое невероятное устройство, способное транслировать, переводить эти неслышные монологи в громкую речь, что зазвучало бы на улицах? «Нет, ну это же невозможно: под шестьдесят процентов!» «Эх, Вася-Васечка, ты еще поймешь, как был не прав». «Старая грымза прямо-таки раздулась от гордости». «Людмила, Людмила, ты и Людочка, ты и Мила...» «Успех эксперимента, конечно, проблематичен, но в случае...» «Звездануть бы тебе, псу пакостному, поперек бровей!» «И все же, если вдуматься всерьез, не полагаясь на поверхностные впечатления...» Говорим, говорим, проговариваем. Даже кричим иногда. Молча. Но есть и те, у кого эти полуфразы, полумысли вырываются в открытое пространство, смущая прохожих и транспортных попутчиков. Это не общение со случайным незнакомцем, когда тянет поговорить: в очереди ли, на автобусной остановке или, скажем, в пивной. Это разговор, обращенный внутрь себя.

В нашем доме, через подъезд, живет тихая женщина. Нина Петровна, кажется. Или Наталья? Я с ней незнакома, просто вижу иногда. Как-то иду, она — на скамеечке, сумка продуктовая рядом. Смотрит перед собой. И вдруг произносит, очень четко:

— Ноготки! Ну да: самое лучшее — ноготки. Землицы в ящики добавить и посадить на балконе ноготки. Они — цветочки веселенькие, яркие...

Что-то еще она говорила, я мимо прошла, не слушала. И еще раз я так же ее застала, в разговоре с собой, и еще.

— Да нет, так-то она нормальная, — сказала мне соседка Галя. ? И семья хорошая, муж не пьет. Он у нее краснодеревщик. Доходная работа. Но у них разом сошлось: сына в армию забрали, дочка замуж вышла, на другой край Москвы. Раньше во дворе ее редко когда встретишь: все по дому хлопотала. Теперь часто на лавочке сидит, говорит что-то... Может, поговорить ей просто не с кем? Муж-то молчун. Но ведь не пьет же!

Печалятся, тоскуют ли эти люди, говорящие о своем в пустоту? Или им хорошо в том отдельном уголке мира, который выстроили они, отгородив от других? Старушки с Арбата, любезные создания, осколки прежнего бытия... У них были «другие» лица, не как у всех, но вовсе не исполненные трагизма. Свое они отстрадали в революционные и постреволюционные времена, когда развеивалась в пыль их жизнь. А потом они потихоньку — постепенно и тщательно — возводили между собой и реальностью защитный барьер, складывая его по кусочку из своей отъединенности. И — успокоились. Или Нина (все-таки Нина) Петровна, что живет через подъезд. Ей тоже, кажется, спокойно с ее цветками-ноготками. Эта женщина в метро...

Поезд шел по кольцу, входили-выходили, менялись пассажиры, а она все произносила свои слова-фразы, не обращая внимания на удивленные взгляды. И вдруг, на полуслове, оборвалось. Она встала и самым обычным голосом поинтересовалась, выходят ли пассажиры на следующей остановке. Вернулась. Оттуда — сюда.

Их, может быть, не так и много, но они есть. Живут здесь, рядом. Но в параллельных мирах, в других реальностях, из которых, впрочем, без особых проблем возвращаются в нашу.

Без проблем?..