С тем, что зеркалом русской революции был Лев Толстой, можно не соглашаться. Но что таким зеркалом (когда прямым, когда кривым) был Максим Горький — это факт
Mass media
Да и сам выбор, который предстоит сделать России 3 июля, почти двадцать лет, с 1917 по 1936 год, стоял перед писателем, то отвергавшим, то принимавшим большевизм.
Чтобы втиснуть огромный исторический материал в рамки относительно короткого сериала, создатели фильма связали игровые эпизоды текстом от автора, под который подложили кинохронику.
Столь незамысловатое скрещивание научно-популярного кино с художественным приводит к тому, что «актерские» фрагменты превращаются в иллюстрации к словесному ряду, а хроника и вовсе сводится к фону. Для кинофильма это было бы просто самоубийственно, но для телефильма сходит: никто ведь не мешает на пару минут удрать на другой канал и перехватить там пару новостей.
Хуже, что закадровый текст (сценарист А. Лапшин) чрезвычайно авторитарен и откровенно навязывает зрителю авторскую позицию. Лет пятнадцать назад это звучало бы так: «Горький понял, что миллионы советских людей с нетерпением ждут его возвращения в СССР», «Россия продолжала очищаться в горниле гражданской войны», «Советская власть, поддержанная рабочими, подавила контрреволюционное выступление кучки отщепенцев...». Теперь все наоборот: «Горький понял, что становится в России нежелательной фигурой», «Россия продолжала самоистребляться», «Законное возмущение рабочих родное правительство подавило...».
Тут же и вторая стандартная для исторических сочинителей ловушка: обилие письменных источников, в которых действующие в фильме лица запечатлели свои мысли. «Чем большее количество представителей реакционного духовенства нам удастся расстрелять...» — это, как вы понимаете, Ленин (Рим Аюпов) цитирует Дзержинскому (Владимир Талашко) свою знаменитую нынче записку. И вождь революции мгновенно превращается в ходячую картинку к собранию собственных сочинений. Смешно.
А как можно, не поперхнувшись, выговорить фразу, которую произносит Зиновий Пешков: «Нет, отец, этой книгой ты сыграл самую неблаговидную роль в формировании взглядов западного человека на сущность русского характера»?! В таком стиле со времен незабвенного Кочетова не писали даже советские инженеры человеческих душ.
Фильм вообще перегружен разговорами. Авторы то ли забыли, что молчание в кино может быть содержательнее всяких слов, то ли просто не верят в способность зрителя без подсказки оценить увиденное.
К счастью для картины, документы есть не на все случаи жизни. Там, где воображение авторов не сковано письменным словом, им удается — пусть даже жертвуя правдоподобием — сообщить диалогам неподдельную живость. Не верю я, что исторический Ленин мог сказать Горькому: «Ведь мы ваше порождение, дорогой Алексей Максимович, — вы автор, а мы исполнители». Во-первых, писатель был ему почти ровесник, а во-вторых, автором революции он считал если не Маркса, то самого себя. Но виртуальный мир имеет свои законы: в это хочется верить. Как и в то, что преемник главного исполнителя в конце концов уничтожает автора (а революция тем самым разбивает свое зеркало).
То же и разговоры Горького со Сталиным. Одному Богу ведомо, о чем на самом деле говорили отец советского народа с отцом советской литературы, но финальная их стычка впечатляет независимо от ее фактической достоверности. Едва ли настоящий Горький был настолько наивен, чтобы предложить Сталину написать о нем книгу в обмен на прекращение репрессий, но реакция Сталина (Игорь Кваша) на это предложение психологически вполне убедительна — он искренне возмущен тем, что писатель еще смеет ставить какие-то условия. «Старик (Ленин. — Ред.) держал тебя на хлебе и воде, а я даю тебе жрать из корыта самого правительства!» Столь же убедителен ответный взрыв Горького (Валерий Порошин), когда он, уязвленный этой правдой, на мгновение превращается в босяка и выкрикивает в лицо вождю то, что в действительности мог разве что подумать под одеялом: «Выблядок! Уголовник!»
К образам Ленина, Горького и Сталина в фильме критики скорее всего отнесутся с иронией, но я хотел бы защитить актеров. Аюпову почти не дано разыграться, но по тому, что ему удается сделать вопреки тексту роли, видно, что ему под силу сыграть не канонического и не пародийного, а глубоко противоречивого Ленина. По-человечески значителен в образе Горького и Порошин — постольку, поскольку лицо и тело актера живут на экране помимо текста, который он вынужден произносить. Чего стоит одна только дерганая походка писателя!
Сталин на постсоветском экране далеко не новинка (в его шкуре побывали, в частности, Петренко, Збруев, Проскурин и американец Дугал), но Кваша внес в эту роль нечто иррациональное. При всей моей уверенности в том, что смерть Горького была естественна, волосы шевельнулись у меня на голове, когда Сталин в разговоре с Ягодой вдруг перевел будущее время в прошедшее: «Какой Горький? Горький умер». И верный Генрих понял своего игемона так же, как булгаковский Афраний понял предчувствие Пилата о смерти Иуды.
Виктор МАТИЗЕН